Угол отражения - [3]

осталась звуком невнятным,

разбрелись элементы –

не соберешь обратно,

Слетаются, прорастают

с силой ночи и дня,

А люди живут и не знают,

что все это – часть меня.

Они без меня обойдутся,

здесь никому не помочь.

Ну почему б не проснуться?

Неужто хуже, чем ночь?

И мы сейчас – из кого-то,

из прошлого – наша кровь.

Калейдоскоп-природа

узоры меняет вновь.

Спокойно плывет по кругу

водоворот веществ.

Так надо. Врага и друга

когда-нибудь это съест.

Вот в зеркале – я живая,

Я столько могу сама,

пыльные рамы хватаю –

там уходит зима.

Неужто не будет были,

зачем протирать штаны,

если еще не открыли

Ворота Той Стороны?

Если бы мне сказали,

что неделима всегда,

я бы ушла на вокзале

обгонять поезда!

Людям бы, как мартышка,

дарила на счастье прогнозы,

И, думаю, без одышки

промчалась вперед паровоза!

Сколько всякого, давнего…

О чем мы все говорим?

И вспоминаю: «Не сравнивай!».

Живущий неповторим.

1988 г.

Книга

Лаковая, цветная.

Картины, пейзажи, лица.

Ведь никто не узнает,

пока на полке пылится.

Вот, повинуясь мигу

(пусть бросится взгляд свежий),

я разорву книгу,

листы по стенам развешу.

И не всегда – мигу,

всей жизни своей – тоже:

себя сотворю, как книгу,

листы на всем свете брошу.

1988 г.

«Вот пейзаж на стене…»

Вот пейзаж на стене –

календарь, ерунда.

Успокоиться мне

помогает всегда.

Я в пейзаж побреду,

если нужен совет,

только все, что найду –

это листья и свет.

Прошивают лучи

построенья из крон –

Михаила мечи.

Пусть архангел молчит,

но присутствует он.

Прошивают лучи

и пылинки несут.

И архангел молчит,

как божественный суд.

И в зеленом миру

пока будут лучи –

пока будут лучи

ничему не учить,

я пока не умру.

Я в зеленом миру

никому не совру.

У меня на стене

календарь,

а под ним –

я поставлю «Вангелис»,

что ветром другим.

Льется звук. Он идет

и ползет по стене,

он, наверное, тот,

что приснился во сне.

Поднимается к кронам,

идет по стволам,

К этим веткам зеленым,

без драки и драм.

Среди шумов других,

не дошедших сюда,

это больше, чем стих,

но живая вода.

Эта песня приносится

ветром другим,

в уши нотами просится

ветрами зим.

Я в зеленом миру

никому не совру.

1990 г.

«Я не жалуюсь – я утверждаю…»

Я не жалуюсь – я утверждаю,

Утверждаю, что я побеждаю.

Говорите, но будет иначе,

победители тоже ведь плачут!

Плачет ветер, и воет, и рвется,

беспорядочно в небе метется,

и рыдает, и крыши срывает,

но однажды и он побеждает.

Плачет дождь, и врывается в реки.

Поднимает небесные веки –

посиневшие тучи больные,

и летят солнца ноты шальные!

А костра непонятное знамя

Своей болью швырнет перед нами.

Но глаза, как из сказки, лучились –

у огня мы победе учились.

Из воды, из огня, да из ветра мы телом,

из нетленной души первым делом.

По слезам да по звездам блуждая,

я не жалуюсь – я утверждаю.

1990 г.

«Я рву мечты, как письма рвут…»

Я рву мечты, как письма рвут.

Я ночью слушаю пластинки.

Вот, учинила самосуд –

Все слезы превращу в песчинки.

Все лишнее, в забытых днях,

Напрасно было столько боли,

Ведь тут, в декартовых осях,

как на кресте в открытом поле.

Всё, как Христа, не воскресить.

Пойду к распятью – не молиться.

Пойду спросить. Молить. Просить –

мне б воскрешенью поучиться.

1989 г.

«Зачем мне теперь…»

Зачем мне теперь

моя неповторимая жизнь?

Зачем мне теперь

все старые краски мои?

И все возвращается

давняя-давняя мысль,

крестись-не крестись –

привидение нашей любви.

На зеркале пыль –

подойду и сотру, чтоб смотреть

Увижу себя в нем,

и солнце в открытом окне,

и ветер качает

прозрачную, легкую сеть,

и теплые тени

ползут по знакомой стене.

На памяти пыль –

а что я увижу за ней?

Увижу ли мир настоящий –

не этот мираж?

За это отдать

мне не жалко настенных теней,

да только решиться

не смею на этот пассаж.

Я знаю – есть Свет.

Я читала про неба глаза.

Недаром же люди

любили смотреть в небосвод.

Есть сила, что к жизни,

к земле возвращает назад,

и та, что уносит

в галактики прямо вперед.

Я слишком люблю

свою неповторимую жизнь.

и слишком люблю

все старые краски мои.

Зачем мне теперь

та давняя-давняя мысль,

крестись-не крестись –

привидение – призрак любви.

1990 г.

«Вот он лежит спросонок…»

Вот он лежит спросонок –

мир – смотрите, молчите.

Ваш сумасшедший ребенок,

ваш Великий Учитель.

Я все мечтаю заранее

о том, каким же он станет.

Растут драгоценные камни

Прямо в горшках герани.

Птицы летят со стонами

и непостижимым смехом.

Между живыми колоннами

мне отвечает эхо.

Немею и холодею,

себя с ним ближе знакомя.

Я поняла, где я:

я просто в пустом доме.

1991 г.

Медитация

Собраны нервы –

и брошены в точку.

знаю: шаг первый –

самый точный.

Самое верное – первое слово.

И – уходите,

не ждите второго!

Сказано – сделано.

Снилось – случилось.

Нотное зарево

в воздух явилось.

Слышите?

Дышит.

Смотрите – танцует.

Ветер вселенский

сквозь стены дует…

Сквозь потолок – не видите звезды?

Нотный поток –

и снежный, морозный,

странный, счастливый,

теплый… Что тело?

Куда-то от тела душа улетела

взглянуть на свободные звездные дали,

чтобы прощать – и чтобы прощали.

1991 г.

«Я в этом мире – всего лишь эхо…»

Я в этом мире – всего лишь эхо,

твоя ученица, Дед Мороз,

не надо счастья, не надо смеха,

не надо слез.

Лететь мне светом, чужим аккордом,

узором зим,

временем странным, пространством гордым,

словом своим.

1991 г.

«Может, просто сова на осенней скале…»

Может, просто сова на осенней скале,

На осеннем пейзаже сова-нелюдим.