Угличское дело - [33]

— А руки зачем связали?

— Это ты к чему надобно подобрался. — одобрил Рыбка.

— Не скажу. — замотал головой Торопка. — Да и кто мне поверит?

— А матушка? Матушка у тебя жинка нетерпимая к сплетням. Не терпит она когда сплетня мимо нее пролетает.

— Сказал же… Не скажу. Батюшка Огурец?

— Охо-хо, грехи наши тяжкие. — вздохнул Огурец и начал развязывать Торопку.

* * *

С трудом митрополит Геласий выбрался из аглицкой кареты. Огляделся. Посольство остановилось прямо в лесу. Подбежал служка. Митрополит зло отмахнулся.

— Куда идти?

— Здесь недалече. — поклонился служка. — На полянке ждут.

— Посох дай.

— Пасхальный?

— Совсем сдурел. Простака давай.

Опираясь на крепкий и без всяких изысков посох, Геласий вышел на поляну. Там его ждали Шуйский и Вылузгин.

— Чего это ты, князь, надумал? — спросил Геласий. — Вон он Углич… Там бы и собрались.

— Обговорить кое-что надо, владыко.

— Так говори. Чего томишь, князь. — сказал Вылузгин.

— Что же. Тогда так. Как в Угличе окажемся, Нагие на нас по одиночке набросятся.

— И зачем это? — спросил Геласий.

— Затем что им терять нечего. Совсем у них край.

— Да про что ты, князь? — не понимал Вылузгин.

— Ладно. По-другому зайду. Мы здесь люди свои и скрывать нам нечего. Иногда долговременная польза совсем не видна, когда она за горами из сегодняшней алчности. Так сказано в писании.

— Что сказано?

— Там што хошь сказано. Тебе ли не знать, отче.

— Чего темнишь, князь? Говори напрямую.

— Напрямую. Так напрямую. Когда Нагие вам подарки начнут совать.

— Что ты, князь. — возмутился Вылузгин.

— Я князь, ты дьяк. Нам ли не знать как все устроено. Вы посулы Нагих берите. Течение жизни не задерживайте. Что хотите то и обещайте, но все будет так как я скажу.

— Не справедливо. — сказал Вылузгин.

— Не справедливо. — согласился митрополит. — И греховно, словно, во втором послании к коринфиням побывал. Значит к истине приобщился.

* * *

Торопка в старой рясе попа Огурца, вместе с Дашей шел по улице. Сбоку бежал Барабан.

— А за кафтаном завтра приходи. — говорила Даша. — Матушка сделает как новый будет.

— А ты?

— Что я?

— А ты завтра будешь?

— А тебе зачем?

— Да так. Незачем. Так будешь?

— Буду. А ты, кудлатик, будешь?

Торопка зло сказал с ревностью.

— И никакой он не кудлатик. Барабаном его кличут.

— Барабашка. Барабан. — гладила Дарья собаку.

— Блохастый он и слюни пущает.

— А у тебя кафтан малиновый и что? — рассмеялась Даша.

— Вот. Вот. — не понял шутки Торопка.

Они остановились.

— Дворами тебе надо. — сказала Даша. — Увидят в рясе, засмеют.

— Так я пойду?

— Иди. До свидания, Барабан.

— И что в тебе такого? — удивлялся Торопка, когда они вместе с Барабаном пробирались дворами домой. — Ни рожи ни кожи и воздух портишь не по расписанию. Э-э-эх, что за жизня непутевая.

* * *

У церкви попа Огурца Каракут встретил Дашу.

— Торопка не от нас топал? — спросил Каракут.

— От нас.

— Устинью встретил?

— Не уследили. Не званным явился.

— Что же? Когда-нибудь так все равно бы и случилось. Век таить не смогли бы. А Торопка ничего… Он парень хороший. От него беды не будет.

— Когда уже в Сибирь пойдем, Каракут?

— Скоро В Москву с Рыбкой съездим. Казну сдадим и назадпойдем.

— Скорей бы. Тяжко стало в Угличе. Как перед грозой.

— А ты, Дарья, не бойся.

— А я и не боюсь. С вами не страшно. С тобой не страшно.

И так она посмотрела на Каракута, что Федор не выдержал.

— Ох, девка. Глазами до сердца прожигаешь. А ведь напрасно ты это.

— Это почему же.

Каракут ударил пальцами по левой стороне груди.

— Нет там ничего кроме камня острого. Давно уже ничего нет.

* * *

Поезд посольства втянулся в горловины узких улиц Углича. На улицы высыпали жители и мальчишки сидели на заборах. Но все сидели тихо и молчание предгрозовое захватило всех. Переговаривались между собой так, чтобы не слышали посторонние уши или шептали себе под нос, как Русин Раков.

— Эка их навалило. Неспроста. Неспроста. Кланяйтесь, кланяйтесь угличане. Шапки ломать не ленитесь. Может пронесет.

Мимо проехали царские приставы и впереди всех Пех. Он Русина Ракова не видел, а вот староста на него смотрел во все глаза. И взгляд у старосты был глубоким и вспоминающим…

* * *

На красном крыльце собрался весь клан Нагих. Ждали. Смотрели на маленькие фигурки махальщиков. Те сидели на каменной невысокой стене. Наконец один из махальщиков обернулся.

— Кажись, едут!

Все зашевелились. Тобин Эстерхази протянул царице пузырек.

— По капельке, матушка, не больше.

Царица открыла пузырек, через мгновение ее глаза стали влажными от тонких прозрачных слез. Вначале в открытых воротах появилась рейтарская рота. Ушла влево. Потом черные всадники Пеха, до краев заполняя весь двор.

— Круль польский на Псков идет. — осклабился Афанасий Нагой.

— Наше дело, братец, поважней чем круль польский. — ответил ему Михаил.

Шуйский и Вылузгин выбрались из своих возков и стояли посреди двора. Ждали когда толстобрюхая карета митрополита проберется через ворота. Геласий, опираясь на служек, выбрался на улицу и посольство пошло к красному крыльцу. Василий Шуйский остановился перед царицей. Выбрался из нужной, но затянувшейся паузы и склонил свою голову.

— Не думал, царица, что в таком горе нам свидеться придется. Царь, патриарх и Дума приговорили нам на месте рассудить, что с царственным отроком свершилась. Кто виноват в том, что пресекается род царя Ивана.