Угличское дело - [32]

— Что?

— Ничего… За мной, молодцы.

Маленький отряд сорвался с места и Федор Никитич остался один.

* * *

Ворота были ладные, крепкие с железной круглой скобой.

— Хозяева? Есть кто? — постучал скобой в ворота Каракут.

Из ворот высунулась вихрастая голова и Каракут увидел того самого парня, который давеча бросался с топором на Рыбку.

— Вот так встреча. — удивился Каракут. — Колобовы здесь живут?

— Чего драться пришел? А мы только одно стуло из Брусенной избы потянули.

— Тимоху зови.

— Да скажи зачем?

— Драться не буду. Для другого.

Во дворе Каракута кроме парня ждали его дед и отец.

— Тебе чего, мил человек? — спросил старик.

— Тимоха Колобов мне нужен.

— Ну я Тимоха Колобов. — сказал старик.

— И я — добавил мужик.

— И ты? — спросил Федор у парня.

— Не… Я Барсук по-уличному. А поп Мафусаилом окрестил.

— А малого Тимохи у вас не сыщется?

— Ты что думаешь у нас тут Тимохамёт волшебный спрятан? — издевался старик.

— А малого тебе… Есть какой-никакой. Тимох!

Из избы вышел мальчик с куском хлеба в руке.

— Ты жилец дворовый? — спросил Каракут.

— Ну я.

— Ты то мне и нужен. — улыбнулся ему Каракут.

Часть 7

На сваленных в кучу бревнах собрался весь клан славных Колобовых. Выше всех дед, отец посередине, а юноша почти у самой земли. Тимохе младшему места и вовсе не досталось. Стоял перед Каракутом.

— Чего молчишь, казак? Хотел Тимоху вот тебе Тимоха. — сказал дед.

Каракут начал расспрашивать.

— Вы что с царевичем во дворе делали, Тимох?

Тимох обернулся назад за дозволом.

— Деда?

— Давай, Тимох. Вины твоей ни в чем нету.

— Ну? — насупил брови малой.

— Во что играли-то? — мягко спросил Каракут.

— Так в горелки поначалу.

— С царевичем?

— Куда ему. Хворый он. Пробежит чутка и дышит как деда на бабке.

Раздался веселый жеребячий смех юноши. Его прервал звучный, крепкий отцовский подзатыльник.

— Я те дам. — погрозил мужик.

— Это я те дам. — дед отвесил мужику точно такой же подзатыльник.

— За что, бать?

— За то, что они у тебя над дедом родным смеются. Как годуешь?

Каракут снова спросил.

— Значит в горелки?

— В горелки… — согласился Тимоха. — У меня трещотка была. Ух, знатная трещотка. Так мальцы за мной бегали, чтобы вроде отобрать.

— Отобрали?

— Куда им? А потом царевич прибежал. С мамкой и нянькой. И мы в ножички играть затеяли.

— Кто ж предложил-то?

— А дёжка какой-то.

— Какой такой дёжка?

— А мимо проходил. Видит, что у царевича ножик и говорит: такой ножик, нечего ему на поясе делать.

— Что это за дежка? — допытывался Каракут.

Отец объяснил.

— Это у нас так мужиков называют, которых во дворец берут на работы. Голь перекатная об одну одёжку.

— Но мы не такие. — сказал дед — Нас Колобовых на Угличе всякий знает.

— А кто не знает, тот в Угличе не бывал. — влез юноша.

— В ножички играли? — задумался Каракут. — В землю что ли?

— Не. В тычку.

— В круг садили?

— А то куда же..

Каракут достал нож. Нарисовал маленький круг на земле. Размером с рублевик. Потом с невероятной быстротой и точностью засадил ножик в круг от бедра, локтя, плеча и лба.

— Так было?

От изумления Тимоха только выговорил.

— Ну, пожалуй, круг поболе был.

— Да. Справный казак. — добавил дед.

Юноша возразил.

— Справный? Тут в ножике все дело. У него напруга по всему лёзу идет.

— Попробуешь? — протянул нож Каракут.

— Не… — смутился юноша. — Сегодня никак… С утра хвораю. Молока ледяного потянул.

— Молока… Тетеха. — укорил отец.

— Осип Волохов так могет. — сказал младший Тимоха. — Мог.

— Волохов? А он что? — заинтересовался Каракут.

— Так подходил к нам… Тоже ловко сажал… У царевича глаза разгорелись.

— А Волохов?

— Ушел.

— Значит, не было его, когда на царевича хворь напала?

— Я не видел… Там суматоха началась…

— Так. А царевич?

— Взял ножик.

— Попал?

— Куда ему.

— Вижу, любил ты царевича?

— По службе любил… А так… Больно дрался много… И не ответишь как следует… Служба.

Дед не преминул похвастаться.

— Тимоха у нас большим человеком будет. Пока подгорчичником ходит, а старый Прокоп уйдет, так и горчичником станет. Степан обещал.

— Большой человек. — бросил Каракут. — Всю жизнь на стол горчицу ставить.

— Это смотря на чей стол.

— Всю жизнь холопствовать.

— Не понимает казак. — сказал отец.

— Красоту порядка не чует. — сказал дед.

— Воля любого порядка дороже.

— Воля… А хлеб ростить кто будет? Горшки лепить. Железки, которыми ты вольный человек, с головы до ног увешан… Коли все вольные порядка нет. Порядка нет и жизни нет. Разор и смятенье.

— Дальше рассказывать? — заскучал Тимоха.

— Говори.

— Царевич ножик бросал. Ни разу не получилось. Разозлился. От солнца закрывался. Попробовал от шеи стрельнуть и тут его затрясло. Упал на землю и давай биться… Мы кровь увидели, и давай орать. Тут все сбегаться начали.

— А ножик он так к шее приставил? — показал Каракут.

— Кажись так. А как иначе?

* * *

Торопку привязали к лавке. Позорно, в одном исподнем. Чудесный кафтан Устинья разложила на столе и щедро посыпала его солью. Говорила, как ни в чем не бывало.

— Узвар грушевый вязок, а соль все одно вытянет. Макеевна и не заметит.

Торопка укорил Огурца.

— Что ж это, батюшка Огурец. Как это? Сами же со мной. За ноги пособлю.

— Не ведал я, Торопка.

Даша объяснила.

— Казаки матушку чудесным зельем опоили. Будто она умерла, а на самом деле заснула крепко-крепко. А потом проснулась?