Удивительный хамелеон (Рассказы) - [3]

Нельзя упускать такую возможность, ни в коем случае.

О Боже! У меня такое чувство, что я теряю сознание!

Дышать! Ты не дышишь с той минуты, как посмотрела в замочную скважину. Дыши! Вот, молодец!

Так, теперь открываем дверь. Вот лестница, вот сапог. Натягиваем перчатку, чтоб не осталось никаких отпечатков.

Маленькое вонючее отверстие в сапоге, ключи там. А теперь уже у меня в руке. Целая квартира. В ней все. Доступ открыт. Молодец!

На лестнице не умолкает эхо кошачьих криков, как сигнализация или голос совести. Но теперь ключи у нее в руках. Она спустилась по лестнице. Вышла на улицу.

Посмотрите, посмотрите на нее, думают люди. Да у нее буквально на лбу написано: виновна.

Ну иди! Иди же! Неизвестно, сколько у тебя времени! Боже упаси, если девчонка вернется прямо сейчас! Беги!

Мелкие, отдающиеся болью шаги, набойка на одном каблуке отлетела, гвоздь стучит об асфальт, тук, тук, тук, проклятье, звук долбит по мозгам, боль не проходит, несмотря на парацетамол. На меня смотрят?

Только бы у него было открыто. Только бы не потерять голос. Только бы он ничего не заподозрил!

Что ж, открыто, и к тому же — ни души! Удача не покинула ее. И мастер улыбнулся очень любезно.

Чтобы голос звучал, как надо, пришлось откашляться.

— Будьте добры, мне нужен дубликат этих ключей, и как можно быстрее, я сегодня уезжаю и должна передать их подруге; можете сделать это прямо сейчас?

Слава Богу, он сразу понял, что я тороплюсь.

— Выпейте пока чашечку кофе, — говорит мастер самым обычным голосом и указывает на термос и пластмассовые стаканчики.

Не хочу я никакого кофе, но лучше, наверно, выпить, спасибо, я присяду. Деньги? Лучше проверить; да, ровно столько, сколько я должна Монике. Что ж, раз уж я возвращаю их так скоро, то хватит ей пока и четырехсот. Или трехсот, если мне вдруг самой понадобится чуть больше. Ну да, я должна ей пятьсот, и эти пятьсот мне удалось наскрести, но ведь это еще не значит, что я совсем ничего не могу оставить себе? Моника поймет. Милая Моника. К тому же я ей так много помогала, уж не говоря о Хемингуэй.

Ну что еще такое! Это надо же, чтобы именно сейчас вошел сюда этот мужик, да еще такой нетерпеливый! Стоит и барабанит по прилавку, в своем дорогом пальто, привык, наверно, чтобы ему подчинялись. Сейчас скажет еще что-нибудь мастеру, а тот отложит мои ключи в сторону и займется его заказом. Но нет, «выпейте пока чашечку кофе» — так ему и надо, наглецу; только вот не стоит заводить со мной разговоры. По нему видно, что он не пьет кофе из пластмассовых стаканчиков. На лице гримаса; о нет, обращается ко мне, только не это!

Я улыбаюсь, да-да, улыбаюсь этому господину и снова пожимаю плечами. Наконец-то! Наконец-то мои ключи готовы, будьте любезны, сто двадцать крон, мастер желает мне удачного отпуска, но я уже почти на улице. Ключи! Они еще теплые, новорожденные ключи, я семеню домой, несусь мелкими шажками, как по тонкому льду, вхожу в подъезд, сразу слышу крики Хемингуэй наверху, сердце бьется так сильно, что кажется, оно вот-вот разорвется, клюв дятла в груди, каблуки стучат по ступенькам; поднимусь, а там девчонка, и что тогда делать?

Нет. Никого. На площадке пусто. Опускаю ключи в сапог. В глазах темно… Дышать! Все хорошо. Теперь домой, скинуть туфли, вот диван, подвинься, кошачья морда, я теряю сознание, Господи, Господи, неужели я это сделала, дыши, черт возьми, дыши! Глубокий вдох! Сердце успокаивается, внутри все цело: ничего не разорвалось, все пружины, как в часовом механизме, целы, но теперь зато проклятый желудок, это все кофе, ни к черту этот желудок не годится, пищи не хочет, ничего в себе не терпит, все, как всегда, выходит назад.

По крайней мере, посидеть в туалете полезно для нервной системы. Успокаивает. Кошка все орет. Наверняка в холодильнике у Великолепных есть еда. Но нет, не сегодня, это очень заманчиво, но небезопасно, придется подождать.

Сейчас, раз уж я собралась, накрасилась и оделась, надо бы, конечно, сходить к Монике.

Вообще-то отдать ей деньги можно и потом. Кстати, может, ее и дома нет. Сложно сказать. Теперь уже и не позвонишь. К тому же у нее у самой отключили телефон. Наверно, можно подождать, пока она не придет и не потребует деньги сама. Но все-таки надо сходить в магазин, купить что-то на ужин. И до шести. Хорошие продуктовые магазины закрываются в шесть.

Пересчитаю-ка, сколько у меня денег. Черт, куда я дела кошелек; в сумке его нет. Нет нигде! Не может быть! Я выскочила из мастерской, а кошелек забыла, кошелек, набитый моими последними деньгами! А на нем еще мои отпечатки пальцев, какая превосходная улика. Но он показался мне таким честным, старый честный ремесленник, он наверняка спрятал его у себя до моего возвращения; так, быстро надеть туфли, нет, сначала еще раз в туалет, не плакать, а то потечет тушь, деловые женщины не плачут, кончилась туалетная бумага, придется вытереться рекламой «Ики»[1], теперь туфли, и бегом в мастерскую, черт, все равно плачу.

— Кажется, я забыла у вас свой кошелек.

Ну же, скажи, что это так!

— Я его не находил, — спокойно и вежливо произнес он и как бы вопросительно посмотрел на нее, — может, вы оставили его где-то еще?