9
Но лишь в середине июля Михаил Александрович Сильвин встретил в городе Минусинске невесту и привёз к себе в село Ермаковское.
Отъезд в Сибирь задержался. Перед отъездом надо было побывать в Подольске у матери товарища Михаила по Питеру, теперь соседа по ссылке. Кто сосед Михаила, почему его мать в Подольске — родина её там или привели обстоятельства, — этого Ольга Александровна не знала. Сильвин чуть не в каждом письме писал: обязательно, всенепременно надо заехать! Ехать в Подольск надо было через Москву.
В те времена от Егорьевска до Москвы ехали через Воскресенск. До Воскресенска двадцать пять вёрст. Из Воскресенска в Коломну, а тогда уже в Москву. Одним ранним утром Ольга Александровна тронулась в путь. Паровоз свистел, выплёвывал клубы белого пара, изо всех сил сновал поршнями, но вагончики тащились: плюх-плюх. Навек оставался позади уездный город Егорьевск, оставались соломенные деревеньки Лаптево, Комариха, Агрызково, Глуховская, где жили ткачи и прядильщики с егорьевских фабрик.
Ольге Александровне и не хотелось скакать. Железнодорожная ветка шла лесом. Хорошо ехать, глядеть по сторонам, прощаться со знакомыми местами. Вон берёзки на белых ногах качают ветками, провожают. И она им в ответ: «Уезжаю, оставайтесь, живите здесь без меня». Или к самой дороге выступят дремучие ели, нагонят тень, неуютом повеет из леса. Вдруг пёстрая от ромашек поляна, а на ней стал в кружок кудрявый орешник. «Как я любила осенью ходить по орехи, лазить в чаще, хрупать зелёненькие, ещё не очень твёрдые ядрышки!»
Ей вспомнился школьный концерт и ученица на сцене, с сумрачным светом в глазах. Это была нелюдимая, редко открывавшаяся девочка, казалось, какой-то огонь тайно сжигает её и необычайная, драматическая ожидает судьба. Такие страстные и скрытные натуры, не дрогнув, идут за убеждения в тюрьму, на казнь.
Но долг другой
И выше и трудней
Меня зовёт…
«Ведь это она о себе говорила, о своей, может быть, доле, — думала Ольга Александровна. — А я обыкновенная, еду в Сибирь, потому что люблю его, вот и всё».
Ей представлялась тайга, глухая и тёмная, куда темнее и глуше дремучего ельника, мимо которого они проезжали железной дорогой из Егорьевска. Она воображала Саяны и неведомое село Ермаковское, и как они будут там жить с Михаилом и с крыльца их избы видны будут хмурые отроги Саян.
«Только не требуй от меня, милый, никаких особых поступков и подвигов. Я обыкновенная, люблю тебя, вот и всё».
Хорошо ехать в летний день и видеть из окна вагона то тёмный глубокий лес, то полосы ржи с синеющими васильковыми глазками и всем своим существом предчувствовать любовь, улыбаться втихомолку, ждать, мечтать.
Из Москвы в Подольск она поехала на другое утро. С весны из Подольска присылали один адрес. Летом стал адрес другой. «Городской парк, дача номер три». Ольга Александровна повторяла: «Городской парк, дача три. Городской парк».
Она любила узнавать людей, но сейчас душа её была поглощена ожиданием нового, так необыкновенно и круто изменившего всю её жизнь, и она не думала об Ульяновых, к которым ехала, а думала о себе и о том, что через три дня — всего через три! — уезжает в Сибирь.
Поезд остановился. Подольск. Со своими мечтами она не заметила, много ли прошло времени. Вокзал кирпичного цвета, длинный и низкий, глядел множеством полукруглых окон через рельсы прямо в лес. По другую сторону вокзала зелёной деревянной улицей начинался Подольск. Три извозчика стояли на привокзальной маленькой площади. Все трое, завидев приехавшую с поездом даму, хлестнули лошадёнок и резво подали экипажи к подъезду. Ольга Александровна села на первую попавшуюся пролётку. Пролётка затряслась сначала по булыжнику площади, потом мягко покатила немощёной улицей. Сразу было видно, это другой город, совсем не Егорьевск. Нет фабричных труб, не слышно фабричных гудков, не движутся толпы рабочих к воротам, за которыми безостановочно стучат, стучат станки.
Бревенчатые одноэтажные домики с деревянными кружевами наличников аккуратно выстроились вдоль улицы, где Ольга Александровна проезжала в пролётке. Позади домиков огороды, овсяные и ржаные поля, неистовая зелень лугов. Где же центр? Центр дальше. Там по Большой Серпуховской улице днём и ночью идут обозы из Москвы на юг и с юга в Москву. Скачут тройки с купцами. Трубят, расчищая путь, на козлах трубачи. На Большой Серпуховской постоялые дворы с сотнями лошадей, трактиры, чайные, лавки, базары — вот где центр! Центр нам не нужен. Нам нужен Городской парк, дача три.
— Не извольте беспокоиться, доставлю! — бойко ответил извозчик в ватной шапке, несмотря на жару. Повернул своего рысака в боковую, кривую и пыльную улочку, под громким названием Дворянская, пересекли крутой овраг с заросшими кустарником склонами, за оврагом на высоком берегу извилистой Пахры лес, тенистый, полный певчих птиц, белок, дятлов, кузнечиков, муравьиных куч и голубых колокольчиков.
— Городской парк, дача три. Прикажете ждать?
Извозчик оказался разбитным и бывалым. Про Ульяновых слышал.
— У нас не скроешься. Велик ли городишко, вся жизнь на глазах. Опять же, к Ульяновым жандармы захаживают. Как посмотришь, жандармы-то больше над хорошими людьми наблюдение ведут.
