Удивительный год - [19]

Учительница Ольга Александровна, тебе дорого это? Ты привязалась к своей прогимназии рядом с тюрьмой? Одна-единственная в городе Егорьевске прогимназия для обучения девочек. Отцы города выбрали место. Возле тюрьмы.

Оставался квартал до прогимназии, когда от забора отделилась фигура и загородила ей путь. Филипп Иоганнович, помощник механика с фабрики Хлудовых. Негромкий, почтительный, из обрусевших англичан — когда-то дед его приехал из Манчестера на Егорьевскую прядильную фабрику мастером.

«Погоди, он ещё будет когда-нибудь главным инженером на фабрике, — говорил отец, когда, приезжая в Егорьевск, познакомился с ним и облюбовал в женихи Ольге. — Через пять-десять лет у него будет особняк и собственный выезд, — решил отец. — А смекалка и порядочность и сейчас при нём».

— Доброе утро, — отделяясь от забора, сказал Филипп Иоганнович. — Умоляю вас — настойчиво говорил он, идя рядом с ней. — Пока не поздно, умоляю вас, не уезжайте в Сибирь! Я готов упасть на колени. Не уезжайте. Не губите себя.

— Не падайте на колени, Филипп Иоганнович, пыльно, поберегите костюм.

— Вы всегда подшучиваете надо мной, а у меня разрывается сердце при мысли.

— Напрасно, Филипп Иоганнович.

Ольга Александровна старалась идти быстрее, но стайка девочек в белых передниках и пелеринах обогнала их. Оглянулись, щебеча, побежали вперёд, к площади, где возле тюрьмы среди грачиных гнёзд стоит бело-жёлтый дом с просторными окнами. Со всех сторон сюда сходились группки весёленьких девочек в накрахмаленных пелеринках.

— Вон она! Вон она! Вон она, видите, — услышала Ольга Александровна.

— На вас почти показывают пальцем, — дрожащим голосом сказал Филипп Иоганнович. — Между тем ваш отец — управляющий. Ваш брат — учитель гимназии. И вы сами.

— Нам никогда не понять друг друга, Филипп Иоганнович!

Она быстро пошла через заросшую мелким просвирником площадь по тропке к крыльцу.

Коридоры пусты. Девочки ожидали, по классам, когда классные дамы поведут их парами на молебен и утренник.

Ольга Александровна не заглянула к своим выпускницам. Кто знает, что могло бы получиться из этого. Как они отнесутся.

В учительской при её входе смолкли. Замешательство воцарилось в учительской. Одна учительница, пожилая и всегда добрая к Ольге, громко простучала каблуками мимо неё, отвернувшись, и хлопнула дверью.

«Глупа, как все, — подумала Ольга Александровна. Но что-то оборвалось и заныло внутри. — Ты пишешь, что я отважная. Я не отважная. Мне ужасно среди них тоскливо».

— Это верно? — спросила другая.

— Что?

— Говорят, вы уезжаете в Сибирь? Что ваш жених политический ссыльный?

— Хотя бы так?

— О-о!

И эта улизнула. Подозрительно скоро учительская опустела. Лысый, страдающий одышкой учитель рисования кряхтя поднялся из глубокого дивана и, колыхая толстым животом, подошёл.

— Голубушка моя, зачем вы? Ведь самого Бардыгина ожидают. Ведь я намекал. Марья Петровна приказали, уф-пуф, чтобы я Вам намекали.

— Не люблю намёков.

— Голубушка моя, пуф-пуф, зачем осложнять? Начальница — тактичный человек.

Он жалко моргнул. Ольга Александровна знала: учитель рисования мечтает дотянуть до пенсии. Пожалейте его! Поглядите на его толстый живот!

— Вы передали, благодарю, я всё поняла, никто не в ответе, что я здесь, я сама.

Ольга Александровна скорее ушла из учительской от учителя рисования с его животом и одышкой.

Значит, ожидают Бардыгина, миллионера-фабриканта, всесильного Никифора Михайловича, в длинном сюртуке, с цепью городского головы на всю грудь, в белых перчатках, как обычно появляется он в торжественных случаях. Бардыгин не прибыл. Супруга городского головы оказала честь прогимназии. Окружённая приседаниями, поклонами, расшаркиваниями, супруга, затянутая в корсет, с жемчугами на шее, проследовала в переднюю часть зала, где для почётной гостьи и начальницы были приготовлены кресла.

Девочки уже заполнили зал, построенные, как полагается, в четыре ряда по классам: первый класс, второй, третий. И четвёртый, выпускной, её класс. Возле каждого класса навытяжку классная дама. Никто не подошёл к Ольге Александровне. Изредка она ловила на себе любопытные, пугливые взгляды.

Может, не надо было приходить на сегодняшний выпускной утренник? Ведь ей намекнули: не надо. Но неужели уехать, не повидав в последний раз своих девочек? Когда нас связывает столько светлых часов, столько важных разговоров, мыслей, так много связывает! Уехать? Не повидать на прощание?

В зале от пелеринок было бело. Священник в золочёной ризе, размахивая кадилом, возглашал строгие и пышные слова молитв. Хор из тонких девичьих голосов сопровождал молитвы священника. Солнце било в окна, мешая горячие лучи с синим чадом ладана и посылая сияние на склонённые русые, светлые, каштановые, курчавые и гладенькие головы девочек.

Ольга Александровна стояла сзади одна. Всё тяжелее ей становилось. Одна. Будто не прожито вместе с этими девочками много дней, много месяцев, будто не встречались с этими учителями ежедневно в учительской.

— Слышали, говорят, к нам опять из Москвы собирается Собинов?

— Неужели? Ох душка Собинов! Опять вам на весь город красоваться, Ольга Александровна!