Удивительные приключения Маулины Шмитт. В ожидании чуда - [28]

— Сласти! Четверть века пролежали!

И правда: к тёмной вязкой субстанции, которая когда-то была лакрицей, прилипли две плитки шоколада, упаковка жвачки, пакетик шипучки, леденец и ещё парочка монеток.

— Да уж, — говорит мама, качая головой, — по сластям проехаться у нас была губа не дура. Я почему-то особенно шипучку любила, прямо в рот насыпать, без воды. Малиновую!

— Маулиновую, — откликаюсь я. И подмигиваю Паулю.

Ближе к вечеру мы рассаживаемся на двух скамейках, стоящих рядышком на берегу гавани; между ними как раз вписался Крис. Разбойничьи костюмы мы всё-таки примеряем и ощущаем себя в этих затхлых мешках первобытными людьми.

Мама хочет, чтобы я и Пауль выстрелили из луков в сторону заходящего солнца, но я против: ведь тогда стрелы будут безвозвратно потеряны.

Сажусь на скамейку, вслушиваюсь в тишину. Разговаривать необязательно. Мы просто сидим и смотрим, как солнце медленно погружается в море, раскалённо-красное в вечерней дымке, как клубничное варенье вперемешку с тающим мороженым. Слушаем крики чаек и тихий плеск волн у берега гавани. От тёплых скамеек пахнет орехами, крона маленького дерева бросает пятнистую тень нам на ноги. Просто сидеть. Ничего не ждать. Держать маму за руку. У ног прыгают воробьи, клюют зёрна, крошки, жуков, червяков. Хочется дать жизни на чай за эти минуты. За то, что я — здесь, с мамой и со всеми.

Проходит вечность, а потом мама смотрит на Пауля и спрашивает:

— Чего бы тебе хотелось на день рожденья, Пауль?

Он смотрит на неё, размышляет, потом пожимает плечами и смущённо улыбается.

— Ну скажи! Пожелай чего-нибудь! — просит мама.

Пауль оглядывается, поднимает руку и показывает на фонарь, на котором висит плакат с машиной, похожей на гигантскую игрушку. Шоу монстр-траков.

— Ты что, серьёзно? — вырывается у меня. Но Пауль сияет жёлтой улыбкой и кивает:

— Завтра. Здесь. Это не может быть простым совпадением. Правда?

Глава 45 Газировка в коленках

Я вообще-то спала? Уже рассвет, за окном просыпаются птицы. Пауль делает вид, что спит: вчера я объяснила ему, что это его долг как именинника, и он согласно кивнул.

Он должен ждать, когда подадут знак, сказала я ему. Какой это будет знак, Паулю неизвестно, но пропустить его невозможно, сказала я, и это чистая правда.

Встаю и тихо-тихо выскальзываю из комнаты. В коридоре Ричи горячо приветствует меня, он уже бодр и весел. Бесшумно, беззвучно я парю по маленькому домику — спящему, похрапывающему, причмокивающему. Выпускаю Ричи на улицу, выхожу вслед за ним босиком, рву цветочки, выросшие в трещинах тротуара.

Украшаю ими место Пауля за столом. Посередине раскладываю рядком подарки, на дальнем конце водружаю торт-маулавейник во всей его песочно-коричневой красе. Ставлю десертные тарелки и крошечные кофейные чашки, кладу десертные вилки — исполинский завтрак для гномов, вот на что это похоже. Включаю кофемашину, запах утреннего напитка выманивает заспанных взрослых из снов. Людмила с мамой идут в душ, Генерал в красном пижамокомбинезоне встаёт перед кофемашиной, потирая нос; оба уса торчат вперёд, как дворники у машины зимой, это их обычная позиция во сне. Кажется, будто он гипнотизирует кофе. Отпивает глоток, вскрикивает «а-а-ай-й-йо-о-о!»: «а-а-а» — потому что обжёгся, «о-о-о» — потому что всё равно любит и это утро, и этот лёгкий ожог. Потом кладёт на стол свой подарок к моим, вытаскивает маультроммель, суёт ноги в тапочки. Кивает мне и выходит на улицу — разогреться перед игрой.

Через три минуты мы все выстраиваемся перед входом в комнату, где спит Пауль. Я осторожно открываю дверь, Людмила командует «три-четыре!», и мама начинает отбивать ритм венчиком для взбивания по дверному косяку, Людмила дует в пустую бутылку, Генерал вступает с маультроммелем, я фигачу чёрствой булочкой по тёрке и запеваю песню — деньрожденную утреннюю серенаду на мауляндском языке. Отрываемся на всю катушку. Я бубню и бурчу, надувая щёки, мама кукарекает, даже Людмила, которая вообще-то по-мауляндски не умеет, несёт какую-то очень правильную чушь. Генерал мычит — с маультроммелем во рту много не напоёшь. Ричи тявкает, приветствуя заспанного Пауля. Тощий бледный мальчишка в слишком больших пёстрых трусах улыбается и мотает головой, не веря своим глазам.

Мы допели серенаду, и я обнимаю именинника:

— Тра-та-та от всей души!

Пауль вцепляется в меня и шепчет на ухо:

— В коленках как будто газировка!

Мы вгрызаемся в торт, надолго и с наслаждением. Пауль потихоньку распаковывает подарки. От меня: бейсболка, ложка для мороженого, потрёпанная куртка (с блошиного рынка) и фотография велоприцепа.

— Форма продавца мороженого, — поясняю я.

— Ясно-понятно, — откликается Пауль и показывает на фото. — А это что?

— Тоже для тебя. Надо только забрать. С Бартом переделаете в передвижной ларёк.

Пауль хочет что-то сказать, что-то мешает ему, он сглатывает, заикается:

— Эт… то… же… не…

— Я помогу, само собой! — вмешивается дед. — У меня полный подвал инструментов, недаром я когда-то в Восточной Африке жил и производил их собственными руками!

Генерал пододвигает Паулю свой подарок. На вид — макулатура какая-то. Пауль осторожно разворачивает бумагу: внутри — маленькая дощечка, на которой нарисовано нечто вроде усов. Справа и слева к дощечке приделаны короткие цепочки. Похоже на украшение, вроде браслета, только без застёжки. Пауль вопросительно смотрит на Генерала.