— Вы разрешите мне продолжать урок? — тихо сказала англичанка.
— Да, да, конечно, — поспешно ответил директор. — Но уж Карпенко я от вас заберу.
— Пожалуйста, — проговорила англичанка и, даже не взглянув на меня, отвернулась к доске.
— Пойдем, Карпенко, — сказал мне директор. — Да ты очки-то не ломай, дай их сюда.
Он протянул руку. Поколебавшись, я отдал ему очки, все еще надеясь, что он посмотрит и вернет их обратно. Но директор решительно сунул очки в карман.
В дверях я оглянулся. Ребята смотрели мне вслед: кто ободряюще, кто просто сочувственно, но все, в общем, спокойно. Они не знали еще, какая над ними нависла беда. Я посмотрел на Иванову — и вдруг без всяких очков понял, что она обо мне думает. Как это получилось, не знаю. Просто понял — и все. Осенило. А думала она примерно следующее: «И зачем это тебе нужно было, Карпенко? Ты смешной, неужели и так не видно, что мне нравится, когда ты на меня смотришь? Мне, может быть, даже нужно, чтобы ты на меня все время смотрел. Но без этих ужасных очков, и где ты их только взял?» Может быть, я прочитал бы и больше — так долго она на меня глядела, — но дверь за мною закрылась.
В коридоре директор достал очки, повертел их в руках, надел. Обернулся, взглянул мне в лицо. Я помертвел.
— Так, — сказал директор задумчиво и медленно снял очки. — Вот оно, значит, что. Ну, бери свой инструмент, носи на здоровье.
Он протянул мне очки. Рука моя дернулась, но я не взял: я не верил.
— Бери, бери, — повторил директор. — Мне без надобности, а ты носи, если совесть позволяет.
Он положил очки на подоконник и пошел по коридору, не оборачиваясь. Минуту я стоял неподвижно, потом взял очки, размахнулся и вышвырнул их в окно.
Внизу был пруд, вода даже не всплеснулась.
