Удержать высоту - [17]

До их НП оставалось не больше десятка метров. Шутов уперся ногой в стенку окопа, чтобы удобнее было выскочить из него, повернул голову к усатому сержанту, залегшему со своими артиллеристами рядом с ним.

— За мной, за Родину, вперед! — громко скомандовал Петр. И, уже не оборачиваясь, спиной почувствовав, как приподнялись для броска, рванулись за ним солдаты, крикнул Кравцову:

— Огонь! Огонь!

Он не слышал залпа. Выстрелил в упор в «своего» ефрейтора и тут же упал в ноги бегущему следом за ним солдату, повалил его на траву, выбив каской из рук автомат, и со всей силой саданул тому гранатой по лицу. Немец дернулся, захрипел, забулькал кровью, но выстрел из пистолета заставил его затихнуть. А старший лейтенант уже скатился на спину, выбирая себе следующего противника и тут, похолодев, увидел наведенный на него автоматный ствол.

Выстрела не последовало. Над ним вдруг раскололось небо, и несколько молний, ослепительно белых, брызжущих огнем и невиданным светом, распороли вечерние сумерки и со страшным воем вонзились в землю, затопив ее оглушающим громом красно-рыжего пожара. «Так вот она какая бывает, смерть!» — без страха подумал Шутов и тут же с удивлением почувствовал, что все еще жив. Цел. И даже не ранен.

Рванулся в сторону, двинул замешкавшегося гитлеровца в пах сапогом и, увернувшись от падающего на него тела, чуть было не угодил под гусеницы разворачивающегося на месте танка. А небо опять раскололось грохотом ослепительных молний, вновь стало светло, как в полдень, на солнцепеке, и грохот разрывов, скрежет металла и свист осколков задрожали в его ушах, оглушая, разрывая воем перепонки.

Огненные стрелы не виданных никогда, испепеляющих все вокруг снарядов рвались во второй и третьей линии фашистской атаки, выворачивая наизнанку землю, раскалывая, словно колуном, остальные коробки танков. Гаубичный залп встал стеной перед первой. Но вражеские автоматчики, едва вступив врукопашную с горсткой отчаявшихся храбрецов, вдруг разом забыли о наступлении, растеряли всю свою спесь, невозмутимость и самоуверенность, испуганно замельтешили, сбились в кучки под прикрытие своей брони, но тут же, видимо оставив последнюю надежду, заверещали, завопили о чем-то и бросились в стороны, стремясь во что бы то ни стало выскочить, выбраться из этого пожирающего все и вся смертельного ада.

Все смешалось на поле боя. Бегущие врассыпную, ошалевшие от ужаса и паники гитлеровцы, встающие на дыбы лязгающие, пытающиеся вырваться из огненного кольца машины, полыхающий костер пожара, языки пламени на черных стволах деревьев, на зелено-серых мундирах трупов, покосившиеся кресты могил. Петр не мог понять, что случилось, откуда взялась эта свистопляска сверкающих молний? У их гаубиц не было таких снарядов, да и непохожи они на гаубичные. Как и ни на что другое, что он знал до сих пор. Кто придумал и послал на фашистов такую кару? Не господь же бог?

Единственное, о чем он догадался, в чем был непоколебимо уверен, — что прилетели они из-за Славитина, с нашей территории, а значит, были родными, советскими. А это уже что-то. И пока он жив, пока дышит, пока бьется в груди сердце, нужно сражаться, пробиваться к своим, навстречу этим загадочным стрелам.

Он подхватил брошенный у его ног фашистский автомат, еще мгновение назад нацеленный ему в грудь, резанул очередью по разбегающимся, пропадающим в сумерках, в дыму и пламени мышиным фигурам гитлеровцев и, стараясь перекричать грохот боя, скомандовал тем, кто еще был жив, кто мог слышать и понимать его:

— Ко мне!

СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ

Командир 773-го артиллерийского полка 245-й стрелковой дивизии говорил кратко. Ровным, спокойным голосом:

— Всех оставшихся от полка людей доставите в Подмосковье, на станцию Алабино. Доложите о своем прибытии представителю Главного артиллерийского управления. Орудия останутся здесь, снарядов для них все равно нет.

— Как же так? — поразился Петр. — Фашистские танки прут, как оголтелые, а мы вместо того, чтобы раздобыть снаряды и сражаться, опытных, побывавших в боях специалистов отправляем в тыл. Кто же будет останавливать врага?!

Голос майора не изменился. Разве что стал чуточку резче, суровее. Непреклоннее.

— Приказы, товарищ старший лейтенант, не обсуждают, их выполняют. Будете в ГАУ, там и зададите свой вопрос. А сейчас: кру-у-гом! Формируйте команду…

Шутов вспомнил этот разговор, поднимаясь по крутой лестнице бывших торговых рядов, выходящих стенами на Красную площадь к Покровскому собору. В здании бывших торговых рядов располагалось Главное артиллерийское управление. А два часа назад в Алабине он представился офицеру ГАУ, знакомому еще по довоенной Коломне, полковнику Толмачеву.

— Рад тебя видеть, Петро, здоровым и невредимым, — приветливо обнял его полковник. — Много привез с собой людей?

— Шестьдесят человек. Самых нужных сегодня под Старой Руссой.

Улыбка исчезла с лица офицера.

— Понимаю. Но таково распоряжение Генерального штаба, подписанное самим Верховным. Они, наверное, лучше нас с тобой знают, кто где нужнее. А потом…

Полковник многозначительно поднял палец вверх:

— Оттуда, думаю, видно не только Старую Руссу, как тебе, но и Ленинград, Москву, Киев, Харьков… Там кумекают не об одном сегодняшнем дне. Война, по всему чувствуется, затянется не на год и не на два. Так что, не обессудь, что вырвали тебя из боя. Без дела не останешься.