Удержать высоту - [15]

— «Сосна»! «Сосна»! Я — «Береза»! Как слышишь меня, «Сосна»?!

Петр положил ему руку на плечо.

— Спокойнее, Кравцов. Экономьте аккумуляторы. Да и голос поберегите, пригодится еще в бою.

— Как тут быть спокойным? — чуть не заплакал солдат. — «Сосна» не отзывается.

Старший лейтенант взял из его рук наушники, прислушался. В них действительно стояла абсолютная тишина. И только рев разворачивающихся в атаку фашистских танков становился все отчетливее, все оглушительнее. Петр взглянул на панель радиостанции. Так и есть. Острие переключателя смотрело на выбитую в металле надпись «Выкл.». Он резко повернул его, и в гарнитуре ожил, зашумел эфир.

— Все в порядке, — протянул комбат наушники Кравцову. — Вызывайте «Сосну».

Счастливый радист выхватил у него из рук гарнитуру, присел на дно окопа.

— Есть «Сосна», товарищ старший лейтенант!

— Тогда передай на батарею, Николай: «К бою! Участок 103. Пять снарядов… Зарядить!»

Как эхо отозвался сквозь гул танковых двигателей громкий голос солдата:

— За-ря-ди-ть!

Он поднял на комбата выжидающий взгляд, который словно молил: «Ну а теперь «Огонь!», товарищ старший лейтенант, «Огонь!». Ну, пожалуйста!»

Но Шутов не торопился. Вглядываясь в расчерченное делениями поле бинокля, терпеливо ждал, пока тупоносые, похожие на облепленные грязью спичечные коробки с крестами вместо красочных этикеток фашистские танки приблизятся к луговой пойме, втянутся в нее, как в воронку, сгрудятся в кучу, и тогда их можно накрыть одним, от силы двумя залпами. Правда, пойма лежала совсем близко от погоста, в каких-то трехстахпятидесяти метрах. Промахнуться, не остановить врага там — и уже надеяться не на что: через пяток минут гитлеровцы проутюжат и НП, и могилки с крестами, а значит, прорвутся на большак, за которым, кроме их батареи и роты стрелков, до самого озера — никого.

Вот уже слышен треск автоматных очередей, лающие звуки команд. Пехота идет за танками и между танками в полный рост, даже не стараясь прикрыться броней. Неужели предыдущий отпор ничему не научил? А может, закостенела их тактика, только лобовую атаку и признают? Или считают, что у нас уже не осталось, не должно остаться никаких сил?

Центральная машина выползла в пойму. Замедлили ход, прижимаясь к ней боками, две другие. Остановилась еще одна, пропуская вперед эту троицу, пристраиваясь за ней, за убегающими вперед автоматчиками.

— Цель 103-я, — прокричал Шутов. — Беглым… Пять снарядов… Огонь!

Грохот выстрелов раздался где-то вдалеке, за селом, и фонтаны разрывов один за другим взметнулись в горловине поймы, выворачивая комья земли, круша металл, поднимая в небо снопы огня и дыма.

Кравцов даже привстал со дна окопа, навалился грудью на бруствер и широко распахнутыми глазами смотрел на то, как зачадил, потеряв гусеницу, и закрутился на месте головной танк, как остальные, дернувшись нерешительно вперед-назад, расталкивая, давя заметавшуюся в дыму, оглохшую от взрывов пехоту, начали расползаться по сторонам, стремясь взобраться на крутолобые пригорки по бокам горловины.

— От основного… Вправо и влево 0-03, — скомандовал Шутов. — Беглым… Десять снарядов… Огонь!

И пока 122-мм, догоняя друг друга, торопились уничтожить замешкавшуюся, забуксовавшую фашистскую атаку с правого фланга, от окраины села звонко захлопали, посылая снаряды в разворачивающиеся, старающиеся обойти их танки, пушки-дивизионки батареи капитана Бондарева, они били прямой наводкой.

— Молодец, капитан, — шептал про себя Петр. — А ты говорил, мы только отступать умеем. Не только…

За грохотом боя, всплесками огня и криками раненых гитлеровцев он не заметил, как от солнца, садящегося в зеленую чашу далекого леса, вдруг понеслись на них шесть черных точек. Они приближались, росли, превращались в распластанных над деревьями стервятников с паучьими крестами на растопыренных крыльях. Шутов увидел их только тогда, когда те свалились в пике, расстреливая пулеметами погост, вываливая на него, как тяжелые камни, остроконечные бомбы, падающие вниз с противным воем и свистом.

Заходила ходуном земля, опрокинулась навзничь. И кладбищенские кресты, белые стволы берез, смоляной черноты глина вдруг взвились в воздух, чтобы тотчас обрушиться на людей всей своей тяжестью. Расплющить, раздавить.

— Ой, мамочка, — всплеснул руками радист и, обхватив голову, рухнул на дно окопа.

Какая-то неведомая сила подхватила Петра и с размаху швырнула вниз, на солдата. Он не успел сползти с него, как десятки килограммов земли, обломки досок, ветвей забарабанили по его спине, засыпав вмиг траншею, закрыв небо.

«Неужели все?» — мелькнула мысль, и сознание покинуло его.

Он не знал, сколько это продолжалось: минуту, две, десять. Пришел в себя от жалобных причитаний Кравцова.

— Тяжело же, товарищ старший лейтенант, — крутился тот, больно зацепив его плечом по лицу, — сколько можно вас так держать? Никаких сил не хватает…

Но Петр не слышал его. Голова кружилась. Рот был заполнен противной, кислой слюной, будто он откусил кусок взрывчатки и долго жевал его. На зубах скрипел песок. Грязью, песком забило уши, засыпало глаза. Он медленно привстал на колено, стараясь, словно из лисьей норы, выбраться из земляного плена, сбросить со спины его тяжелый груз. Потянул за руку связиста. А от горящей часовни, возле которой располагалась батарея капитана Бондарева, к ним бежали два солдата. Первый из них, сержант с обвислыми, как у запорожца, усами, что-то кричал. А Петру казалось, что тот беззвучно раскрывает рот.