Ударная сила - [9]

Волнение схлынуло, Гладышев почувствовал ломотную боль в плечах: небольшой чемодан, но оттянул руки, пока шел со станции.

— А-а, пополнение!

Валерий оглянулся на уверенный, с ленцой голос: перед ним стояли два офицера. Тот, который произнес эти слова, был сухопар, тощ, хотя, кажется, старше по возрасту; одет не очень опрятно: мятая шинель, брюки давно не глажены, погоны с тремя звездочками несвежие, носки ботинок белесые, сбитые. Фуражка же сидела с шиком — заломлена набок, с опущенными округлыми и примятыми боками. Валерий знал: так фуражки носили некоторые курсанты, попадая в городское увольнение, для этого надо просто вытащить из фуражки пластинчатое кольцо-пружину. Глаза у старшего лейтенанта с прищуром, зеленоватые, во взгляде — беззастенчивая пронизывающая острота. Лицо с усиками, одутловатое, под глазами припухлости. Видно, поддал накануне «парку», пришло Гладышеву на память словцо Олега Бойкова.

— Будем знакомы: инженер Русаков, «приписник». — Жилистая рука оказалась холодно-влажной, вспыхнул россыпью искорок недорогой перстень.

— Лейтенант Гладышев, — назвался Валерий.

Русаков кивнул на товарища, тоже старшего лейтенанта, невысокого, коренастого, с авиационными петлицами на шинели.

— Мой друг Андреас Коротеос, или просто Андрей Коротин. Старший инженер-лейтенант. — Русаков оглядел Гладышева быстрым, наметанным взглядом. — Я стартовик, а вот Коротин, может случиться, будет вашим начальником. На «пасеку»?

— Не знаю.

— Объясните, Андреас, популярно, что комплекс «Катунь» состоит из «пасеки» — станции наведения ракет и «луга» — стартовой позиции...

— Сам после поймет.

— Тогда — в «отстойник»! И... держись нас — не пропадешь! — Русаков покровительственно похлопал Гладышева по плечу.

— Надо бы в штаб, — неуверенно возразил Валерий. — Доложить.

— Доложить хочет! — Глаза инженера блеснули в усмешке. — Чудак! Командир новый — инженер-подполковник Фурашов, недели еще нет, как назначен, — днюет и ночует на «пасеке», на «лугу», знакомится! Капитан Карась вокруг белкой крутится — объект сдает. Так что утро вечера мудренее.

Через несколько минут они были в стандартном домике. Поднялись по дощатому крыльцу. Русаков толкнул дверь и широко, артистически повел рукой: в небольшой комнате тесно стояли приземистые солдатские кровати, застеленные темно-синими шерстяными одеялами.

— Вот хоромы. Там, брат, «пасека», «луг», тут — «отстойник»... Научно-сельскохозяйственные термины! — Он уставил глаза на Валерия. — Наверное, на государственном приеме блестящим молодым офицерам обещали ракетный рай? Номера люкс в офицерском отеле, искусственный климат, плавательный бассейн, казино, ресторация... Не так ли?

— Обещали общежитие.

— Вот-вот! Все впереди — и рай и ад! Я, конечно, согласен, верю в эти слова, готов есть их, как пельмени... Одного только не понимаю: отчего при господствующем принципе «все для человека» сначала все же «преобразовывают природу» — строят гидростанции, возводят шахты, заводы, устраивают «пасеки» и «луга», а потом уже вигвамы?.. Почему не наоборот? Не знаете? Ну вот... Это все так же неразрешимо, как неразрешимым казался Флоберу вопрос: «Отчего у англичанок дети получаются красивыми?»

Говорил Русаков грубовато, насмешливо, интонация немножко наигранная, немножко высокомерная, взгляд зеленоватых глаз пронзительный и вместе с тем какой-то летуче-ускользающий. Застывшая на скуластом, рубленом и непроницаемом лице Коротина улыбка как бы подсказывала Валерию: «Слушай, слушай... Вот дает! Вот заливает!» Но слушал Коротин сам все это скорее равнодушно и скучно — ему оно было уже известно и не забавляло.

Коротин наконец махнул рукой.

— Перестань, Аркадий! Надоел!..

— Ладно! У моего друга Андреаса нервы не выдерживают. — Он вновь увесисто прихлопнул ладонью по плечу Валерия. — В общем, располагайся.

И неожиданно улыбнулся, подобрел, двумя пальцами, будто вилочкой, провел по усикам, приглаживая их, и Валерий догадался: шел, оказывается, розыгрыш, маленькая забава, «кураж»... От такой мысли стало веселей. Все-таки еще минуту назад он, Гладышев, тоскливо, с курсантским испугом не мог отделаться от мысли: как это он, прибыв часть, не представится, не доложит о прибытии? Теперь это вдруг показалось не таким страшным и не столь важным: новый командир занят делами, бегает по неведомому «лугу» какой-то капитан Карась — им обоим не до него; а тут, в этой комнате, со стенами, облицованными сухой штукатуркой, с потолком из крашеных квадратов фанеры, есть как-никак постель, можно устроиться, а там видно будет.

Поставив чемодан к дальней, в углу, кровати, Гладышев уже собирался снять шапку, ремень с портупеей, разоблачиться, почувствовать желанную свободу и облегчение (до Потапова, деревеньки возле военного городка, шел пешком), он уже взялся за пряжку ремня, но Русаков, будто между прочим, сказал:

— А вообще... по закону полагается... как говорится, обмыть, спрыснуть.

«Обмыть» полагается? Он, Валерий Гладышев, это понимает. Что ж, за ним дело не станет.

— А где и... когда?

— Цивилизация! — Русаков сразу оживился и вновь пальцами, как вилочкой, удовлетворенно разгладил усики. — На бетонку, проголосовал — и через полчаса стольный град местного значения Егоровск, ресторация под названием «Уют». А когда? Воскресенье через три дня... Оперативное время будет установлено дополнительно. Принимается?