Ударная армия - [17]

— Покурите, ребята! — крикнул им Никишов, посмотрел на маршала.

Прищурившись, Рокоссовский медленно повел взглядом по горизонту. На фоне дальнего леса багровыми квадратиками на повороте шоссе вспыхивали стекла кабин длинной автомобильной колонны, в кузовах темно-зеленой прерывистой цепочкой виднелись каски пехотинцев…

— Кажется, в Девятнадцатую армию, — сказал Рокоссовский. — Да, дивизия Перхурова должна идти… Не тянет командарм, слаб, безволен, а прогнать — рука не подымается.

Он достал портсигар, усмехнулся.

— Ну, что думает комиссар?..

— Грабеж среди бела дня, вот что я думаю, Константин Константинович, — зло сказал Никишов. — Оттяпали четыре армии и думают, что чудо-богатыри Рокоссовского завтра выбегут на берег Балтики… Нет, на твоем бы месте, Константин Константинович, я дал бы бой генштабистам, черт их дери!

Рокоссовский опять усмехнулся.

— А ведь положение еще хуже, чем ты думаешь.

— Хуже?.. Прости, но я…

Папироса Рокоссовского потухла, он отбросил ее в снег.

— Отсырели, что ли… Позволь-ка твою… Спасибо.

Они шли медленно, спускаясь к незамерзшему узкому ручью, петлявшему меж голых кустов ивняка.

Темная вода быстро текла почти вровень с берегами. Рокоссовский нагнулся, поплескал левой ладонью по воде.

— Ледяная… А скоро и распутица припожалует…

— Константин Константинович… Почему — хуже? — тихо проговорил Никишов, бросил окурок в воду.

— Два дня назад получил директиву Ставки… — Рокоссовский выпрямился, сунул руки в карманы. Смотрел на черную воду. — Вводная часть — примерно такая… Немцы сосредоточили в Восточной Померании крупную группировку. Вторая и Одиннадцатая армии — в междуречье Вислы и Одера. Шестнадцать пехотных дивизий, четыре танковых, три моторизованных, четыре бригады, восемь боевых групп, пять гарнизонов крепостей… Словом, кулак солидный.

— Таким кулаком можно крепко ударить, — сказал Никишов, вздохнув.

— Наиболее вероятной целью немцев является: сковать армии нашего фронта и правого крыла Первого Белорусского. Цель ясна — немец хочет не допустить усиления наших группировок на Берлинском направлении…

— Разумно.

— Ударят немцы в правый фланг Жукова и… Понимаешь, Сергей?

— Будет нам худо.

— А нашему фронту приказано перейти в наступление десятого. Сегодня…

— Два дня дали на подготовку фронтовой операции?! Да они что, совсем спятили там?..

— Не кипятись. И за два дня спасибо. Время нас поджимает, Сергей… Ведь к Берлину не прочь прикатить и наши дорогие друзья и союзники. В этом суть ситуации, насколько я понимаю…

— Москвичи знают, что командующий любого другого фронта вежливо послал бы их ко всем чертям, а маршал Рокоссовский — солдат дисциплинированный. По совести сказать — эта директива не просто фортель генштабистов, а самое настоящее… — Никишов выругался.

— А молод ты еще, Сергей, ох как молод. — Рокоссовский кашлянул. — Я думаю, что Сталин, подписывая директиву, малость хитрил… Превосходно он знает силы нашего фронта, у него вся цифирь в полном ажуре, он точные данные любит. Но цифирь цифирью, а есть еще люди… Сталин — старый хитрец, знаю я его, слава богу, смотрит на тебя своими ореховыми глазами, ну — ангел невинный, а ведь насквозь тебя видит старик. Когда утверждали план Белорусской операции, он меня вежливо два раза выпроваживал в соседнюю комнату, когда я не соглашался с планом Ставки. «Подумайте, товарищ Рокоссовский», — спокойненько так говорит, а я чувствую — доволен, что я не сдаюсь… И вообще, где сказано, что хлеб маршала слаще солдатского, а?

— Нигде не сказано, только мне вся эта свистопляска наших стратегов… а, черт бы их драл, в самом деле!

— Опять кипишь… После войны будешь кипятиться, когда на старости лет станешь мемуары сочинять. Одного боюсь — начнут старички приглаживать, помарочки свои стратегические — того… Красивенькая бывает война в мемуарах. О гражданской войне некоторые товарищи такую розовость напустили — стыдно читать. А война — это война… И враг бывает слаб и глуп только в сочинениях пустейших товарищей мемуаристов. — Рокоссовский улыбнулся. — Но ты, конечно, в своих мемуарах будешь резать правду-матку в глаза, товарищ командарм?

Никишов вздохнул… Из-за поворота ручья выплыла, качнувшись на стрежне в белых пузырях, струганая доска метра два длиной. Зеленой краской на ней было написано не очень ладными буквами: «Семен Мефодьевич Капустин. Ура!!! 7 фев. 45 году».

Рокоссовский засмеялся.

— Веселый мужик — Семен Мефодьевич Капустин. Этот точно знает, что немца мы побьем, о стратегии ему думать охоты нет… И — никаких тебе директив. Позавидуешь Семену Мефодьевичу…

— Каждому ношу по плечу судьба дает. Впрочем, бывает, и ошибается, — усмехнулся Никишов.

— Нам сейчас не до любомудрия. Придется пораскинуть мозгами, как обидеть нового немецкого полководца рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.

— Гиммлера?!

— Последняя информация разведчиков…

— Странно… Гиммлер… Эта сволочь жаждет поучиться у тебя военному искусству, Константин Константинович… Поучи, Генрих будет до гроба благодарен…

— Поживем — увидим… К двадцатому февраля фронту приказано овладеть рубежом устье Вислы — Тчев — Косьцежина — Руммельсбург — Нейштеттин, — негромко сказал Рокоссовский. — В дальнейшем наступать в направлении Штеттина, овладеть Данцигом, очистить от немцев Балтийское побережье от Вислы до Одера… Работенка немалая. Что скажешь, Сергей Васильевич?