Ударная армия - [19]

Седьмая ударная гробанулась, скажут… Нет, скажут: Никишов гробанул армию… Я отвечаю за то, чтобы солдаты остались живыми…

Если провалю операцию — никто через неделю и не помянет Седьмую добрым словом. На войне о неудачниках вспоминать некогда. Никому не скажешь тогда, что мой план был лучше, чем замысел фронта.

Нужны только победы, друг мой Сергей. Это справедливо. А о плане, если есть победа… кому же вспоминать? Просто солдаты остаются живыми, и это самое главное, просто люди остаются живыми…

Неудачников живые не помнят… Да, тогда мы оплошали всей группой, когда Шапошников спросил нас о Викторе-Мишеле… Обидной была для академиков улыбочка маршала. Он приглаживал белой ладонью свой английский пробор. Во всей армии, наверное, только у него был такой… старорежимный… В самой сильной группе академиков ни один толком не знал об этом чертовом генерале Викторе-Мишеле, а? Правда, я что-то такое помнил, какие-то обрывки из лекции комдива Меликова, но вылезать перед маршалом с этими клочками мыслей… Потом мы весь вечер копались в книгах… Генерал Виктор-Мишель оказался таким человеком, что мы растерялись. Разве не опозорились мы перед маршалом? Не знать о человеке, который еще в одиннадцатом году положил на стол председателя Высшего военного совета Франции гениальный, черт возьми, план стратегического развертывания армии, просто гениальный… Две трети всех французских корпусов в случае войны этот чертов умница Виктор-Мишель предлагал бросить в Бельгию и Эльзас-Лотарингию, опередить германскую армию вторжения. Он же просто сумел увидеть четырнадцатый год, он предусмотрел, что Мольтке-младший, этот хваленый тупица, бросит свои армии в Бельгию… И эта бездарная шпана… Фош, Кастельно… кто еще? Миссими, Жоффр… Выгнать в отставку самого проницательного человека своей армии, а? Старый упрямец Жоффр едва не погубил страну… А в сороковом? Подлецы… Бросили своих солдат, сволочи, бросили… Да, историю знать полезно, а вот что скажет мне маршал сегодня? Или завтра? Господи, да время остановилось! Еще и полночь не подошла. А утром…

Как же я мог… как же я забыл, что утром Инна… Она же улетает в Москву, вся бригада артистов улетает… Я же не увижу Инну больше, не увижу!

Спокойно, Сергей. Спокойно. Наталья шла к мужу, а к тебе никто не идет. И ничего тут не поделаешь. Ты думаешь об этой девушке, но… она к тебе не придет.

Она же улетает утром… Инна. До нее сорок километров, это же по автостраде совсем рядом.

Рядом… Сорок километров… Что, если я пошлю Севу, а? С письмом. С записочкой. Согрешу. Севка не спал, мальчишка, но ведь… Инна ждет, что я… что я проявлю хотя бы вежливость и пожелаю ей доброго пути. Ей и товарищам по бригаде… Или — позвонить на аэродром? Что я могу сказать Инне? Что? Гениальный генерал Виктор-Мишель, что вы предприняли бы на моем месте? Вы сняли бы трубку телефона с этого лакированного ящичка и сказали бы, что…

Нет, звонить не могу. Боюсь звонить Инне.

Я скажу Всеволоду, что…

Нет, не могу. Ведь от того, что скажет маршал, зависит все, все…

Инна… Инесса Андреевна Манухина…

Позвоню, пусть вызовут Маркова… Позвоню…

(— Караушин? Лейтенанта Маркова ко мне. Что? Здесь? Ну, отлично. Жду.)

Так. Напишу ей. Несколько слов я еще способен сейчас, кажется, написать… Так. Экая дрянная бумага, господи… Дорогая Инесса Андреевна, я очень сожалею, что не могу проводить вас завтра. Всего вам доброго. Искренне ваш — Никишов.

Дорогая… Искренне ваш… Не обидится она?

А, Всеволод… Почему он так смотрит?

(— Товарищ командующий, по вашему приказанию гвардии лейтенант Марков прибыл.

— Обиделся?

— Никак нет, товарищ командующий.

— Перестань, Сева. Ты же понимаешь, что мне сейчас…

— Сергей Васильевич! Да разве я…

— Ну, вот и хорошо.

— Сергей Васильевич… ведь все в штабе сейчас, понимаете, все ждут…

— Ничего, Сева, утро вечера мудренее, как говорится, доживем и до утра. Ты мог бы сейчас выехать… нет, даже можно часика через три, еще успеешь поспать… Надо мне передать вот эту записочку… Только конверта у меня нет…

— Я все сделаю, Сергей Васильевич.

— Это товарищу Манухиной.

— Ма… Манухиной?.. Понимаю. Мы с Казаряном сейчас же выедем, тут же ехать-то полчаса, Сергей Васильевич!

— Тебя же шатает, черта упрямого… Поспи.

— Сергей Васильевич…

— Хорошо.

— А ответ, Сергей Васильевич?

— Ответ?

— Конечно напишет, я скажу, что вы просите обязательно…

— Вот уж это, брат Всеволод, инициативы твоей не требует.

— Разрешите идти?

— Спасибо, Всеволод.

— Я быстро вернусь, вы не волнуйтесь, Сергей Васильевич.

— Да, вот что — постарайся сказать несколько приятных слов о всей бригаде артистов, у тебя получится.

— Отправляюсь! А ответ товарища Манухиной я…

— Иди ты, бога ради.)

Ну… вот так.

Все-таки, наверное, я самый распоследний сукин сын… Если мне понравились синие глаза, это еще не дает мне права… Господи, как все это сложно…

Через четыре минуты — ноль часов. Время остановилось.

(— Товарищ Караушин, передайте всем управленцам мой приказ — спать до четырех тридцати. Всем спать! Мне надоел этот крестный ход возле блиндажа… Спать! И еще просьба, Николай Семенович, если найдете пачку папирос — пришлите мне. Выкурил последнюю, гибну.)