Удар - [10]

Муратов сочно засмеялся:

— Что ж, до сих пор так ему и служат эти кошки?

— Не-ет, — растягивая слово, ответил Аким Морев. — Куда там! Его вскоре послали на рабфак, затем он поступил в институт, и ныне — инженер. Работает у нас же на заводе.

Муратов оборвал смех, глаза его стали сосредоточенными и даже увлажнились.

— Это радостно.

— Да разве только один Иван Иванович? — торопливей заговорил Аким Морев. — Шорцы не имели своей письменности. Ныне они народ грамотный, из их среды вышли хорошие врачи, инженеры, агрономы… у них чудесные колхозы. Поедемте к нам, товарищ Муратов.

Муратов молчал.

— Да разве только шорцы? — продолжал Аким Морев. — А рабочие на заводе, а молодежь? Какая чудесная у нас молодежь! А самодеятельность? Какие у нас тенора, басы, какие балерины!

Наконец Муратов проговорил:

— Очень заманчиво. Но заманчивым нельзя заменять дело: требуется срочно быть на Дальнем Востоке. — Он пододвинул к себе блокнот, что-то там написал, подчеркнул, затем вскинул глаза на Акима Морева: — А что, если на обратном пути мы завернем к вам?

— Будем рады, — кисло произнес Аким Морев, думая: «Ну, уж завернете на обратном пути — жди».

— Так и сделаем, — продолжал Муратов, внимательно всматриваясь в Акима Морева, думая: «Нравится мне этот мужик: за что уцепится… из рук не выпустит».

— Шифровка, — проговорил вошедший помощник Муратова Севастьянов, которого Аким Морев давным-давно знал, Но тут, конечно, они оба в присутствии секретаря Центрального Комитета партии свое знакомство ничем не подчеркнули. Севастьянов лишь кивнул гостю и протянул Муратову лист исписанной бумаги.

Муратов прочитал, посмотрел на Акима Морева и сказал:

— Дела зовут в Москву.

А недели две тому назад Акиму Мореву позвонил из Москвы тот же Севастьянов, сообщив:

— Тебя срочно вызывает Муратов.

— Чего он от меня хочет?

Севастьянов отшутился:

— Я не имел времени вызвать его к себе и расспросить. Пока, — и положил трубку.

Так ничего не узнав, Аким Морев и вошел в комнату Севастьянова.

Тот сидел за портативной машинкой, и по тому, что работал двумя пальцами, было видно — обращаться с машинкой еще не научился. Увидев вошедшего, он приветливо произнес:

— А-а! Сибирячок, — и, несмотря на то, что голова у него острижена наголо, ладошкой вроде убрал со лба непослушные волосы и этим жестом напомнил Акиму Мореву Муратова. — Рановато, — снова заговорил Севастьянов. — Минут десять придется подождать. Там перед тобой два секретаря обкома. Я их предупредил, что Муратов сегодня очень занят… по пяти минут — хватит. Не больше. И ты, пожалуйста, не больше: за пять минут, знаешь, доклад можно сделать.

«Плохое или хорошее меня ждет?» — тревожно подумал Аким Морев и проговорил:

— Сам печатаешь? Машинистки, что ль, нет?

— На некоторые дела машинисток не подберешь, — загадочно ответил Севастьянов и вежливо выпроводил Акима Морева. — Посиди там, в приемной. Как только секретари выйдут от него, иди ты. Только, пожалуйста, пять минут.

«Пять минут? Ну что скажешь за пять минут? Да что это у Севастьянова за мерка — пять минут? И зачем вызвал Муратов? Зачем?» — раздумывал Аким Морев, ожидая своей очереди. Он так разволновался, что не сразу мог разыскать ручку двери, но, переступив порог, увидав веселое, улыбающееся лицо секретаря Центрального Комитета партии, сам невольно улыбнулся.

— Садитесь. Ну, как дела? Иван Иванович как?

— Запомнили? — спросил Аким Морев и, глядя на круглые, висящие на стене часы, подумал: «Уже минута прошла».

— Как не запомнить такого человека! — продолжал Муратов. — Даже рассказал о нем на политбюро. Очень взволновало: шорцы, не имевшие когда-то своей письменности, массами вымиравшие, ныне со всеми народами нашей страны построили социализм. Казалось бы… — говорил Муратов, задумчиво глядя куда-то вдаль, и синяя дымка его глаз еще больше светлела, — казалось бы… как, между прочим, некоторым и кажется… надо бы, после столь тяжкого испытания, как Отечественная война, у тихой речки с удочкой посидеть. Но народ требует деятельности. Он не хочет останавливаться на полпути и настойчиво требует: «Вперед! К коммунизму!» Да, народ, как и мы с вами, не хочет сидеть у тихой речки. — Муратов поднялся, подошел к огромной карте, висящей на стене, и, глядя на нее, продолжал: — Ныне мы строим материальный фундамент коммунизма. Путь к коммунизму не испытан, не изведан… мы впервые прокладываем его… Но победа коммунизма в нашей стране — величайший праздник… А люди-то живут ведь не только праздником — они каждый день едят, одеваются, отдыхают, лечатся, учат детей, учатся сами… И если мы, увлекшись перспективами, забудем о буднях, — народ не похвалит нас: отведет от руководства, просто прогонит. — Муратов неторопливо, вдумчиво говорил о народе, о руководителях, подчеркивая что-то, что пока было еще не ясно Акиму Мореву. Аким внимательно вслушивался в слова секретаря Центрального Комитета партии, но в то же время тревожно посматривал на часы: стрелка показывала, что прошло уже шесть минут. Он заерзал на стуле, с напряжением ожидая, что сейчас Муратов скажет то, ради чего вызвал его, но тот продолжал все так же спокойно: