Удар [хроника одного происшествия] - [4]

Ютта Шёнфельд: Марсель даже дружил с Маринусом. Он даже и к нам приходил. У Маринуса был дефект речи, но вообще-то он был спокойный парень. Они его едва понимали, когда он говорил. Я говорю, но мне также жаль парня. Ну да, мы его знали, но родители, они никогда не заботились о своём ребёнке.

Юрген Шёнфельд: Самое скверное, что он всё время мог повсюду что-нибудь стащить.

Ютта Шёнфельд: А вот теперь, теперь люди говорят, мы можем не закрывать свои сараи. Раньше, когда Маринус был поблизости, они не могли этого делать. Всё время всё пропадало.

Юрген Шёнфельд: Утащил мопед и всё. А ещё ласточка Марко…

Ютта Шёнфельд: Теперь-то мы предполагаем уже, что это был Маринус.

Юрген Шёнфельд: Потому что он был единственным, кто однажды пришёл и показал, где лежит ласточка. Ни один человек не знал этого, мы всё обыскали до того.

Следователь: Допрос Марселя Шёнфельда. Почему вы избивали Маринуса Шёберля?

Марсель Шёнфельд: Я не знаю. Он ничего такого мне в этот вечер не сделал. Я бил его, потому что это делали все.

Следователь: Вы лично имели что-нибудь против Маринуса Шёберля?

Марсель Шёнфельд: Нет. Маринус украл у меня пять месяцев назад мой мопед. Я получил его в подарок от своего отца. Я сам довёл его до ума. Маринус мне в этом сознался, и поэтому я тогда ночью и врезал ему по репе.

Маттиас М.: Маринус, да мы его звали Таурус. Как марку мопеда из ГДР. Он обучал меня езде на мопеде марки MZ-Fahren. Потому что там было что-то со сцеплением — очень медленное и было не видно что, но я этого не понимал. Маринус часто имел дело с мопедами. Потом мы всегда катались на мопеде в гравийном карьере в Потцлове, всегда удирали от полиции, оба. Мопеды были не зарегистрированы, у нас не было ни водительских прав, ни шлемов, ни номеров. Вот здесь этот самый свинарник, где умер Маринус, так мы проезжали мимо этого свинарника и ещё немного вниз, в деревню, ехали по главной улице до супермаркета, где разворот, а там мы замечали: стояли они, полиция. Они тут же начали делать Маринусу и мне знаки остановиться, мы спрыгивали, тачка переворачивалась и скользила прямо на них, полицейский вспрыгивал на неё, а мы — смывались

Я при этом потерял один ботинок. Это были классные ботинки на платформе, я был единственный в деревне, у кого были такие ботинки. Ну, а потом мой приятель сказал своему отцу, мол такие ботинки есть только у Матиаса, он живёт там-то и там-то. Потом я уже увидел, что мой отец разъезжает туда-сюда. Я получил здоровенную оплеуху, но я знаю, как с этим обходиться. Мой отец часто был в отъезде на заработках. У меня есть три сестры, две — старшие. Когда много сестёр, им вообще нельзя оказывать сопротивление. Они всегда были на шаг впереди меня. Так же, как у Маринуса. У него было семеро сестёр. Да, Маринус и я, мы вообще были классные. Мы столько дел наворотили, я уже и не знаю толком, чего мы только не натворили. Воровали мопеды, воровали велосипеды, прокатимся пару кругов и бросим, или катаемся, пока не обратим в металлолом, или вообще разберём на запчасти и соберём новые велосипеды, сядем на них и на полной скорости врежемся в стену. — В летние каникулы Маринус часто ночевал в строительном вагончике неподалёку от свинарника. Иногда даже целую неделю или две, я всегда приносил ему что-нибудь поесть. То принесу ему туда бутербродов, то мы встречаемся вечером. Попить пивка, поболтать. То пили на спор, то травкой баловались. Он никогда не был один, у него всегда кто-то был. В его последний вечер, 12 июля, я даже ещё разговаривал с ним, спросил, может пойдёшь со мной ко мне, ещё парочку примем, ну там, я и Мадлен, не-е, я пойду с Шёнфельдами в Ахиму, тоже выпьем парочку пива с Ахимом, ну посмотрим, что где происходит. — Теперь-то уже известно, что произошло.

Биргит Шёберль: Моя дочь принесла домой рюкзак, спустя две недели. Но там в рюкзаке было только зарядное устройство. Ни купальных принадлежностей, ни его сменного белья или купальных полотенец. Здесь была полиция. Они только осмотрели рюкзак, заглянули вовнутрь, а потом они оставили его здесь. Ну, а так как вскоре должны были начаться занятия в школе, я постирала рюкзак для школы и сложила туда все его школьные вещи. И всё время звонки, звонки, всё время настороже. И почему же они не реагировали, когда кто-то из Потцлова сказал, что там всё давно перекопано, там, в конюшне. Но они ничего там не искали. Мой сын не беглец. Иногда я сама себя упрекаю. Если бы я его отпустила в Баварию, этого, может быть, и не случилось бы. У Маринуса были трудности в школе, и тогда я сказала, если ты не подтянешься, не возьмёшь себя в руки, ты не поедешь к Венке в Баварию. Тогда ты останешься на каникулы здесь. Ну, а когда это всё-таки не удалось, тогда я сказала: ты останешься здесь. Я уже не знаю. Каждый раз, когда раздаётся звонок, я всё время думала, вот сейчас он скажет своим низким голосом: Мама, открой, как он всегда это говорил. По вечерам я смотрю в окно, думаю, вот он придёт, когда-нибудь он придёт, я всё время ждала. Потом я садилась внизу на скамью, ждала. Даже не хожу за покупками, думаю, ты должна быть здесь, когда он придёт.