Удар [хроника одного происшествия] - [2]

Ахим Ф.: Честно признаюсь, что третий класс я повторил трижды через восемь лет я был отчислен из школы. Другие, те, что были половчее, отправились в Варнитц. В качестве прощального подарка я получил от одной очень милой учительницы, моей учительницы истории, одну книжонку о прошлых временах, о каменном веке, как смастерить лук, ставить ловушки, ловушки на птиц, и всё что они в те времена делали и всё это из камыша: строили лодки, камышинка к камышинке, я и хотел их всех научить этому, мы поехали на ракушечное место. Знаешь, кто был самым ловким и быстрее всех соображал? Это был Маринус, а Нэнси тут же ему подражала. Ну, а вслед за ними и все остальные. Затем всё это снова скреплялось снизу вместе, и тогда получалась настоящая индейская лодка. Представляешь, да я двадцать таких штуковин сооружал с ребятами за неделю. Ух ты, они же плещутся эти штуки и не тонут, вот уж они радовались-то, ребятишки радовались, ведь у нас там был настоящий флот каноэ!

Нэнси и Маринус, они всё делали вместе. И потом они довольно частенько бывали у меня. Тогда им уже было по 15, 16. Если я знал, что они должны придти, я просто придвигал к стене моё супружеское ложе, набрасывал сверху одеяло, и они могли там делать всё, что угодно, а у меня с Сиглиндой была моя жилая комната, и мы могли там поглазеть в ящик, а что ты ещё можешь делать, будучи безработным?

Нэнси ещё не пережила потерю Маринуса, они почти шесть лет были вместе как друзья, а потом почти год они были обручены. А потом вдруг — это. Хотел бы я посмотреть, как можно перечеркнуть всё это сразу. Правда, у неё есть сейчас парень из Берлина, но каждый вечер она слушает свои разговоры с Маринусом, записанные на её мобильнике. Её брат Патрик часто говорил, — а его комната находится рядом с её, — папа, я не могу выносить это больше, позволь мне спать в комнате Оливера, Нэнси опять воет как резаная свинья, ведь стенки-то такие тонкие. Я мог бы, попадись мне сейчас в лапы эти братцы, я мог бы башкой разнести в щепки эти балки, чтобы схватить их, если бы они там сейчас объявились, можешь мне поверить. В тот вечер, когда они насмерть забили Маринуса, мы сидели внизу, в старой винокурне (кирпичном заводе), сидели трепались под этой односкатной крышей. Это были соседи, что напротив, это они были у меня, ну мы и пропустили по рюмочке. Потом туда же пришли Марко, Марсель и Себастьян. Его я не знал. И уже позже Маринус. В тот вечер, а мы играли в карты, и вдруг Марко начал затевать склоку. У меня в доме играют в карты, играют в настольную игру «Эй, не горячись!», и моя собака лает во дворе, ведь это мой ребенок, но у меня не устраивают склок и не дерутся. Ну да, я могу так же легко и выставить если надо. Если я сказал, что хочу немного поглазеть телик, то раз сказал, так это железно! Мы ещё выдули всё пиво. Маринус, он сказал мне, Ахим не найдешь ли сигаретки для меня. Тогда я сказал Маринусу, у меня последняя осталась. Потом я сказал, я прикурю, и мы поделим её на двоих. И потом мы с ним пошли на лестницу. Мы поровну поделили её по несколько затяжек. Это была его последняя сигарета, можно сказать, как та, которую дает палач перед казнью.

Прокурор: Как послушаешь, в каком окружении находятся молодые люди. Они проводят время с больными алкоголизмом людьми под так называемой односкатной крышей и пьянствуют. О чём они там говорят, я не знаю. Ведутся споры, кто и каким именно видом шнапса накушался и кому сколько перепало. Конечно, тут уж любому станет дурно. Естественно, напрашивается вопрос, где же были родители, почему они позволяют своим детям там находиться?

А если посмотришь на все эти жалкие, достойные сожаления фигуры перед судом. Один свидетель за другим, бывшие животноводы, разводившие крупный рогатый скот и свиней, ставшие потом безработными, обреченные на алкоголизм. Теперь они сидят тут и всем на полном серьёзе объясняют, они не могут ничего вспомнить, потому что они настолько разрушены алкоголем. Потом что-то всё-таки рассказывают, да ещё лгут или выгораживают себя: А если ничего не видел, так и говори ничего — хотя некоторые из них были при истязании Маринуса. И ничего не предприняли. Они не смогли сказать, нас мучают угрызения совести или мы очень сожалеем. Ничего этого не произошло. Деревня не достигла нужного уровня цивилизации. Никто не заботится друг о друге. Никто не обременял себя поисками рюкзака, мобильника и велосипеда Маринуса. Никто ничего не сделал.

Маттиас М.: Я всё ещё спрашиваю себя: Почему Маринус не смылся? Иногда я думаю, они его действительно так долго накачивали, пока им не пришлось тащить его волоком. Потому что иначе, ну, я не знаю как. Незадолго до этого я встретил Маринуса и братьев Шёнфельд с Себастьяном. До того, как они пошли к Фибранцу. За две минуты до этого, там, где находится Клуб, там ещё есть каштан. Вот там, как раз, они вышли нам навстречу. Не, ничего такого нам не пришло тогда в голову. После того, как Маринус пропал, там нашли его рюкзак и зарядное устройство для мобильника. Я никогда на терял надежды. Я всегда думал, что увижу его снова, потому что я любил его, этого паренька. Хоть он и был в своем роде оболтус (засранец), точно так же, как и я, я тоже такой же оболтус (засранец), но к своему «я» ты снова возвращаешься, точно так же я вновь и вновь обретал Маринуса. Маринус такой же, как я. В общем, он точно такой же, как я, по-настоящему, два сапога пара. Точно так же как я много курил травки. Он охотно выпивал одну-другую, как я. Он был мастер на всякие проделки, так же как я. Он был такой же подросток, как я. Он так же ходил в школу, как я. В общем, он был точно такой же, как я, могу сказать я теперь. Я тоже мечтал, вот. Маринус подойдет, бывало, к моему окну, давай ближе, эй, парень, заходи, но сначала отправляйся под душ, а то от тебя воняет, ну, ешь, ешь, ешь, расти большой и сильный, потом послезавтра, если захочешь, мы отвезём тебя снова домой.