Учитель-психопат - [7]

— Пойдем.

Дошли до учительской. Готов не знал, как начать разговор. Отто оглядывался по сторонам.

Учительская оказалась пуста. Готов прервал молчание:

— Задавайте вопросы.

Немцу, по-видимому, тоже особо нечего было сказать.

— Как Вам работается? — спросил Отто.

— Ничего, потихоньку…

— В смысле ничего? Это значит — мало работаете?

— Ну, ты даешь… а еще Достоевского читаешь. Это же наше национальное. Ничего — значит все в порядке, не перетрудились. Ничего толком не заработали, ничего не произвели. А потихоньку… это от русской пословицы «Тише едешь, дальше будешь». Вот, например, вы, немцы, чтобы от Франкфурта на Майне до Франкфурта на Одере добраться, что делаете? Правильно! Садитесь в «Мерседес» и летите под 220 кэмэ по автобану. А мы, русские, сначала задумаем такое путешествие, потом месяц будем обмозговывать: какой билет купить на поезд, купе или плацкарт. На дорожку посидим, на посошок выпьем. А потом окажется, что это не посошок был, а посошок перед посошком. А потом окажется, что это не посошок перед посошком, а посошок перед посошком, перед посошком. В конечном итоге мы никуда не едем. Я понятно изъясняюсь? Российские юмористы в главной передаче страны «Аншлаг», таким образом, постоянно русский народ опускают. Типа того, что американцы тупые, а мы еще тупей, ха-ха-ха. Как смешно. Тьфу! Развитые страны как сыр в масле катаются, потому что тупые, а мы в говне по уши из-за того, что русский народ непосредственный, творческий, талантливый. Это я все к тому, что пословица эта не работает и никогда не работала.

— Интересная точка зрения, только я не все понял.

— Хорошо, в следующий раз буду помедленней. Садитесь.

Они сели. Пауза затянулась.

— Работник органов охраняющих право родился, — хихикнул Готов.

— Что? — не понял Отто.

— Да так… о своем. Так, стало быть, что молчим? Спрашивайте, не стесняйтесь.

— Вам нравится Ваша работа?

— О да! Давай на ты, а то выкаем, выкаем. Мы, может, не встретимся больше, соответственно, не рассоримся, а значит, болезненного для психики обратного перехода на «вы» не последует.

— Давай, хорошо, — согласился Отто.

Готов пригласил Отто прогуляться по школе. Показал спортзал. Познакомил с попавшимися навстречу педагогами.

Встретили химичку.

— Наталья Александровна, познакомьтесь, это Отто. Он к нам в составе делегации из Германии. Отто… Наталья Александровна…

— Очень приятно, — улыбнулась немцу химичка. — Добро пожаловать в нашу страну.

— Спасибо, — ответил Отто.

— Кстати, — вспомнил Готов, — у Натальи Александровны фамилия Шульц, что указывает на ее немецкое происхождение.

— Перестаньте, Рудольф Вениаминыч… — рассмеялась она.

— Вениаминович, — как бы между делом поправил Готов.

— Перестаньте, — продолжила Шульц, — какая я немка? Я ведь детдомовская. Родителей никогда не знала. А Шульц у нас кочегар был. Хороший дядечка. Когда паспорт получала, попросила эту фамилию вписать. Многие детдомовские так делали. Сейчас кто Ульянов, кто Космодемьянская. А в метриках все были или Ивановы или Петровы.

— Или Сидоровы, — добавил Готов.

Шульц ушла. Готов предложил немцу посмотреть столовую.

— Очень приятная женщина, — задумчиво произнес Отто.

— Дура она! — выпалил Готов.

— Дура?! — удивился Отто. — Почему?

— Потому. Ее братья и сестры по несчастью… ну, эти детдомовские, считай, когда паспорт получали, были комсомольцами — вот и назвались Ульяновыми да Космодемьянскими. А эта? Пепелища Хатыни еще не остыли, а она — Шульц!.. Дядечка, видите ли, хороший. И вообще, здесь все дураки, один я только умный.

Отто промолчал.

Они посмотрели столовую. Готов сравнил ее с хлевом, сказал, что в концлагерях лучше кормили.

— Пошли пиво пить, — предложил Готов. — Пил когда-нибудь наше пиво?

— Пил, да…

— И как?

— Как у вас говорят — «говно».

— Вот молодец, — Готов хлопнул немца по плечу, — я тоже так думаю. Но на безрыбье и канцер рыба.

Иностранный коллега согласился.

Они вышли из школы. Купили в магазине неподалеку по банке немецкого пива и сели на лавочку у подъезда кирпичной пятиэтажки.

Бабье лето затянулось. Начинался октябрь, и осень выдавала лишь желтая листва на деревьях. Историки сделали по глотку.

— Хорошо, — смакуя, сказал Готов. — Ну, как?

— Вот это лучше, — ответил Отто.

— Еще бы, двадцать семь рублей банка. Это тебе ни это, это тебе то.

Отхлебнули еще. Отто, увидев бомжа у мусорных контейнеров, жестом обратил внимание Готова:

— Рудольф, я хочу спросить. У вас так много нищих…

— Эти-то? — не дал договорить Готов, — Да они больше меня зарабатывают. За день, знаешь, сколько бутылок можно насобирать? Штук сто. Вот и считай: в месяце тридцать дней, бутылка стоит рубль. Итого: три тысячи… Забудь, Отто, это не Германия, у нас народ каждую копейку не считает. Стеклотару в мусор выкидывают. А бомжики подбирают. И никакие они не бездомные, как многие думают, почти что у всех квартиры свои есть. А выглядят так убого вовсе не из-за того, что в результате пьянства перестали следить за внешностью. Это некий инстинкт, безусловный рефлекс, выработанный веками, — носить униформу того социального слоя, которому принадлежишь. Озолоти сейчас этого побирушку, думаешь, он станет «от Валентино» одеваться? Хрен! Ага, нищие они… пенсии всякие, пособия по инвалу. Что, скажешь, у вас таких нет?