Учитель для канарейки - [19]

— Это было бы бестактно, — справедливо заметила она. — Скажите, — продолжила она, выпрямившись с улыбкой, — вы слышали о Призраке Оперы?

— О нем все говорят. Ему приписывают каждый розыгрыш, каждую забытую реплику.

— Некоторые верят, что он существует.

— И мадемуазель Дааэ в том числе?

— Верит, хотя и не признается в этом. Вдобавок, мадам Жири, мать малышки Мег, обслуживающая ложи Большого яруса слева, убеждена в его существовании.

— Она его когда-нибудь видела?

— Нет, но она слышала его голос.

— Опять голоса. Я думаю, мы уже слишком далеко ушли от сути дела, — заметил я. — Я не экзорцист.

— Я хочу, чтобы вы защитили Кристин, — прямо сказала Ирен Адлер. — Скоро Ла Кальве поправится и снова будет исполнять мою роль, а у меня есть другие ангажементы. Если уж на то пошло, через четыре дня я отправляюсь в Амстердам. Я хочу, чтобы вы защитили Кристин, — твердо повторила она, словно желая убедить саму себя. — Может быть, виконт и любит ее, но он и сам — всего лишь щенок, такой же новичок в мире интриг, как и она сама.

— А если я откажусь?

Она встала и принялась смотреть на собственную фотографию на каминной полке с непостижимым выражением, склонив голову на бок.

— Если вы откажетесь… — она помолчала, потом продолжила, снова — как будто обращаясь к себе самой, — думаю, тогда мне придется пересмотреть вопрос о моем молчании по поводу вашего инкогнито.

— Я и забыл, что ваш конек — шантаж[40].

— Но всегда — ради правого дела, — уточнила она, нимало не смутившись. — Мое молчание будет вашим гонораром.

Я сел и попытался поразмыслить сквозь тупую боль в голове, пока она внимательно изучала кончики собственных ногтей.

— Как я смогу войти в закулисное общество, с которым обычно у меня нет никакой связи? — поинтересовался я. — Едва ли мне удастся проникнуть туда переодетым и в то же время продолжать работать в оркестре.

— Об этом я уже подумала. Сегодня вечером будет прощальный банкет за кулисами в честь господ Дебьенна и Полиньи, директоров оперы, которые, как, я полагаю, вам хорошо известно, оставляют свой пост. Думаю, банкет еще только начинается. Вы все еще в вечернем костюме, вот и проводите меня. Я представлю вас как моего старого друга — со времен работы в Королевской Опере Осло. Таким образом, вы познакомитесь с Кристин и другими участниками этого дела.

— А банкет не отменят после случившегося?

— Вам, мсье Сигерсон, должно быть, известно правило, по которому представление должно продолжаться?

— Я-то в вечернем костюме, а вот вы — нет, — заметил я, поднимаясь и снова надевая плащ.

— А я — как всегда, исключение из правил, — улыбнулась она, беря свою верхнюю одежду. — В стране Жорж Санд и Сары Бернар мои предпочтения в одежде будут приняты спокойно, если не с пониманием — тем более, у артистки. Идемте же?

У меня не осталось выбора.

4. Первая кровь

Прием, проводимый в одном из тех гигантских фойе, производил впечатление подавленности. Тем не менее, там наблюдалась та характерная атмосфера, которая порождает на время оттенок фальшивой bonhomie[41], показной демократии, когда директора на равных перешучиваются с дамами, проводящими зрителей на их места, гардеробщицы сидят бок о бок с музыкантами, а тенора флиртуют с членами кордебалета, которые только и мечтают добраться до буфета.

Ла Сорелли в углу репетировала прощальную речь уходящим директорам, подкрепляя память узким бокалом шампанского и бутылкой, предусмотрительно поставленной рядом.

Леру властвовал в другой части помещения, окруженный членами ансамбля, почтительно внимавшими каждому его слову. Казалось, стоя перед выбором — самому умирать от скуки, или наводить тоску на других, он предпочел последний вариант.

Кристин Дааэ видно не было. Смерть Бюке и предшествовавшая ей безобразная сцена в ее гримерной настолько расстроили юное сопрано, что доктор предписал ей покой и позаботился, чтобы ее отвезли домой.

Мое прибытие под руку с Ирен Адлер — да еще и в мужском костюме — вызвало небольшую сенсацию, я почувствовал, как знакомство с ней повышает мою оценку в глазах окружающих. Те, кто воспринимали меня как еще один винтик в огромном механизме Оперы, теперь пересматривали мой статус. К счастью, теперь, когда я мог отвлечься на работу, моя мигрень стала утихать.

— А вы хитрец, Сигерсон, — воскликнул, отведя меня в сторонку, Понелль. — Как вы от всех скрыли, что знакомы с мадемуазель Адлер!

— Я профессионал, — неопределенно ответил я, чтобы выиграть время, и, подчиняясь нетерпеливому жесту моей спутницы, оставил его строить предположения.

Она представила меня Дебьенну и Полиньи, с которыми мне не случалось разговаривать с самого прослушивания. Эти джентльмены с легкостью поверили, что я был старым другом Ирен Адлер из Оперы Осло, так как в тот момент они горячо обсуждали что-то с малышкой Жамм, Мег Жири и ее матерью, которых перед тем допрашивал мсье Мифруа из Парижской префектуры. Их беседу сопровождали взволнованные и испуганные восклицания, малышка Жамм настаивала, что в смерти Бюке может быть повинен только Призрак, а Мег Жири с энтузиазмом поддерживала эту точку зрения.

— Я сама его видела, — не без кокетства объявила она, в восторге от того, что находится в центре внимания.