Учитель - [19]

– И внукам налью, – поморщилась мама, – дети твои от молока нос воротят, их еще уговорить надо!

– Потому что Миша работает от зари до зари, вот детки и сыты всегда!

Нечай сел на печке, подобрав под себя ноги и пригнув голову, которая уперлась в потолок. Из его кринки малые пить никогда не отказывались, все втроем расселись кружком вокруг него, и ждали своей очереди хлебнуть молочка.

Мишата вернулся в дом, когда мама нацедила им вторую кринку, а старшие дети сели за стол, закусывая молоко вчерашним хлебом, разогретым в печи. Вообще-то, день был постным, но Мишата искренне считал, что день начинается с рассвета, а заканчивается на закате.

– Ты что так долго, Мишенька? – ласково спросила Полева, – что-то случилось?

Мишата махнул рукой и тоже уселся за стол.

– С соседом говорил. Страсти рассказывает – сегодня человека мертвого опять нашли.

– Ой! – Полева прижала ладони к лицу, а племянники навострили уши.

Мама тоже покачала головой и присела послушать Мишату.

– Не наш, с постоялого двора. Они только поужинать останавливались и лошадей поменять. Ехать пора – а его нет. Пошли искать. Ну и нашли…

– А где? В лесу? – нетерпеливо спросила Полева.

– Да нет, на Речном конце, у брошенной бани, на самом берегу. Поэтому и нашли только под утро – на песке лежал, под берегом. Они факелами светили – им же все уши успели прожужжать про нашего оборотня. И ведь страх какой господний…

– Ой! – снова вскрикнула Полева и Мишата замолчал.

– Ну, тять, какой страх-то? – дернул Мишату за рукав старший сын.

– Голову ему оборотень оторвал… – вполголоса ответил Мишата, – так и лежал: тело отдельно, а голова к воде скатилась. И глаза открыты.

– Надо ж… Еще Микулу не схоронили… А тут – опять, – покачала головой мама.

Нечай вышел из дома незадолго до обеда. Узнать про смерть проезжего хотелось поподробней: ему не давала покоя мысль, что вчера, когда он ходил вокруг бани, кого-то убили в этот самый час. Или мертвый человек уже лежал на берегу, у задней стены? А может, именно его шаги слышал Нечай за спиной? И именно он стучался к ним в дверь, хотел, чтобы его нашли?

А еще, очень хотелось выпить. У него остался рубль, и пропивать его можно было долго.

Конечно, Нечай выбрал неподходящее время: в ту минуту, когда он вышел на дорогу и направился к трактиру, ему навстречу появился десяток всадников, во главе которых ехал сам Туча Ярославич. Сопровождали его «гости» – у него всегда гостили дальние родственники: те, кто успел пропить и прогулять свое богатство, остался без земли, но менять образа жизни не собирался.

Туча Ярославич был дородным, крупным человеком, с красивым красно-коричневым лицом, его седая, кудрявая шевелюра развивалась на ветру и напоминала гриву льва. В седле он сидел уверенно, прямо, на плечах его, по старинке, лежала долгополая соболья шуба, прихваченная золотой пряжкой у ворота, под ней блестел золотой вышивкой красный кафтан, и по всему было видно, что в Рядок прибыл хозяин. В хороших лошадях он тоже понимал толк: и под его разодетыми гостями, и под ним самим легкой рысью скакали вороные кони арабской породы.

Нечай хотел потихоньку пройти мимо, но Туча Ярославич остановил коня, поравнявшись с ним.

– Стой! – коротко велел он и преградил Нечаю дорогу рукоятью шелковой плети, которую держал в руках.

Нечай остановился, сжав губы, и постарался повернуться к боярину правой стороной лица.

– Шапку почему не носишь? Чтоб ни перед кем не ломать? Что-то мне рожа твоя не знакома. Проезжий, что ли?

Нечай хотел соврать, но подумал, что встретит Тучу Ярославича еще не раз.

– Свой я. Нечай, брат Мишаты Бондарева, – нехотя ответил он.

– Да ну? Это не тот ли Нечай, что сбежал из греко-славянской православной школы, а? – Туча Ярославич рассмеялся, всматриваясь Нечаю в лицо.

– Тот, – Нечай повернул голову влево еще сильней.

– И где ж ты был столько лет? А, Нечай? – Туча рукояткой плети развернул его лицо к себе, – У-у-у… Наверно, на камень упал? Или об печь обжегся? А?

«Гости» боярина расхохотались.

– Об печь обжегся, – ответил Нечай с вызовом.

– Ладно, живи. Нечай. На моей земле, вроде, не грешил пока, а если что узнаю – ноздри вырву, сам. Понял? До конца дней конюшни мне будешь чистить.

Нечай не смог сдержать усмешки: напугал!

– Грешил, батюшка Туча Ярославич! Грешил, еще как! – со стороны церкви навстречу боярину, спотыкаясь и путаясь в рясе, бежал Афонька. За ним не торопясь шел староста Рядка, и при этом не отставал.

Туча приподнял Нечаю подбородок:

– И в чем же грешил? – спросил он то ли у Нечая, то ли у Афоньки.

– Хулил имя божье грязными словами! – сообщил запыхавшийся Афонька.

– Правда это? – Туча сдвинул брови над смеющимися глазами.

Нечай пожал плечами.

– А ну-ка, повтори, какими это словами ты бога хулил, – строго велел боярин.

– А грома небесного не боишься? – хмыкнул Нечай.

– Я на своей земле ничего не боюсь.

Нечай почесал в затылке – вот, что он всегда делал с удовольствием, так это хулил имя божье. Почему бы боярину тоже не послушать? Тем более, что тот явно пребывал в добром настроении. Нечай набрал в грудь побольше воздуха и повторил почти слово в слово то, что два дня назад говорил перед трактиром. Ругался он долго: лицо Тучи Ярославича сначала вытянулось от удивления, на нем мелькнул даже испуг, потом он крякнул и хлопнул себя ладонью по ляжке. Его «гости» пристально всматривались в лицо хозяина, чтобы правильно и вовремя отреагировать на слова Нечая.