Учитель - [18]

– Это суженый, что ли? – не удержался Нечай.

– Ну да… – Дарена не поняла.

– Сильно же он на тебе жениться хочет, – хохотнул Нечай.

– Нет, ты не понимаешь! Это черт приходит в образе суженого, показать, какой он будет. А если вовремя не остановиться, то и задушить может. Он из зеркала выскочил, и вокруг бани начал ходить, я точно говорю!

Нечай едва не расхохотался:

– Ну и как? Разглядела, какой он будет? Красивый, наверно…

– Красивый, – Дарена подняла голову, – на тебя похож!

– Спасибо, конечно… – Нечая перекосило.

Девушек пришлось разводить по домам – поодиночке расходиться они отказались, да еще всю дорогу взвизгивали и подпрыгивали, тыча пальцами по сторонам и указывая на многочисленных оборотней. Хитрая Дарена оказалась последней, и, как Нечай не злился на ее хитрость, бросить ее одну ночью посреди Рядка не посмел, довел до дома.

– А куда ты так спешишь? – спросила она, хватаясь за его рукав.

– Замерз, домой хочу, – проворчал он.

– Да ладно! Подумаешь! Не так уж и холодно, – ее рука скользнула ему под руку.

– Кому как.

– А почему ты такой мрачный все время?

– Спать хочу.

Красивая была девка. Ее близость волновала, его локоть уперся в упругую, округлую грудь, совсем не такую вялую и мелкую, как у Фимки, и от этого Нечай чувствовал еще большее раздражение.

– Ты все время хочешь спать? – звонко, красиво засмеялась Дарена.

Она ему совсем не нравилась, она выводила его из себя. Каждое ее слово отталкивало, разве что молодое, красивое тело манило к себе.

– Да, – угрюмо ответил он.

– А завтра придешь оборотня ловить?

– Что, опять? – Нечай даже остановился, – сколько гадать-то можно?

– Всю эту неделю, – Дарена снова засмеялась, – а потом еще на святки целую неделю, а потом в волосовы дни, перед вербным воскресеньем, а еще на Троицу, на Купалу и в Ильин день!

– Да уж… Так замуж хочется? – хмыкнул он.

– Да нет, – она тряхнула головой, – смотря за кого. За хорошего человека отчего бы не выйти? Так как, придешь?

– Нет.

– Почему? – она искренне огорчилась.

– Не хочу, – Нечай пожал плечами.

День третий

Дюжий надзиратель дергает Нечая к себе, и ему становится страшно. Другие колодники угрюмы и спокойны – они рады избавлению от смерти, и клеймо принимают едва ли не с благодарностью. В воздухе пахнет горелым, хотя дует холодный ветер. Надзиратель сзади берет Нечая под руки и держит так крепко, что Нечай не может шевельнуться. От страха пот выступает на лбу. Второй надзиратель хватает его за челку и за подбородок и выворачивает лицо вбок, скулой в сторону третьего, в руках которого клещи с зажатым в них клеймом. Нечай глотает слюну, стискивает зубы, и косится на раскаленное до оранжевого цвета железо: он чувствует его жар издалека. Из пятерых колодников, которых клеймили перед ним, не закричал ни один. У Нечая дрожат колени, и, наверное, все это видят. Он стискивает зубы так, что они сейчас начнут крошиться. Никто не считает до трех, не ждет – все происходит быстро и буднично: Нечай успевает понять, насколько это горячо за миг до того, как железо впивается в скулу, словно длинные ядовитые шипы, боль накрывает лицо целиком и тугими волокнами разбегается в стороны – по вискам, к затылку, на шею; боль прогрызает череп насквозь, боль шипит и пузырится, боль воняет паленой плотью и рвется вверх сумасшедшим криком. Нечай ловит этот крик налету и зажимает его в горле, но он все равно выбивается наружу – хриплым стоном и градом слез. Его отпускают и отталкивают в сторону, надзиратель тянется за следующим колодником, а боль грызет щеку, и от нее темно в глазах… Кто-то хлопает его рукой по плечу, кто-то посмеивается и говорит, что он молодец. Они все старше его в два раза.

Нечай проснулся на печи с мокрым от слез лицом, прижимая руки к шраму на скуле – хотя прошло полгода, как ведун-отшельник свел ему клеймо, тот еще побаливал, а иногда вспыхивал жгучей болью, словно плоть навсегда запомнила прикосновение раскаленного клейма. Трехлетняя племянница гладила его по волосам неуклюжей ручонкой и клевала губами в макушку, приговаривая:

– Не пъачь, не пъачь…

Нечай усмехнулся, вытер слезы рукавом, повернулся на спину и подбросил девчонку вверх, под потолок. Она завизжала и засмеялась. Он пощекотал ее немного, но тут на грудь залез малой Колька – ему не было двух.

– Кола! Кола! – требовательно постучал он кулаком Нечаю в бок.

– И Кольку тоже? – Нечай рассмеялся, посадил девочку рядом и поднял малого на вытянутых руках, потряхивая и щекоча. Колька счастливо взвизгивал и хохотал солидным баском.

Как хорошо…

Из хлева в дом поднялась мама, и, услышав на печи возню, тут же предложила Нечаю:

– Молочка выпьешь теплого?

– Ага, – немедленно согласился он.

Внизу просыпались старшие дети, Мишата успел выйти на двор, а Полева возилась у печки.

– Мише бы молока хоть раз предложили, – проворчала она себе под нос.

– Мишата каждый день молоко пьет парное, – ответила мама.

– Потому что встает рано, а не дрыхнет до полудня! – чуть не взвизгнула Полева.

Мама надула губы и гордо прошла мимо невестки с кринкой в руках.

– Пей, сынок, не слушай ее. Злая она.

– Вот жизнь у бездельника! – заголосила Полева, – молоко в теплую постельку подают! Внукам бы налили лучше!