Училка - [68]
Воскобойникова, Воскобойникова, она навела их! Потому что… потому что почему?
В голове вертелся тот диалог с Алиной, но Турка не мог и не хотел разбираться с роем мыслей. Откуда он знает?
Перед ним стояла насмешливая, ехидная мордочка Воскобойниковой, и отголоски разговоров с ней шумели в ушах вместе с кровью.
При чем тут Алина, если…
Дверь закрыта!
Турка согнулся пополам, тут же взял разбег и врезался в филенку плечом. Он помнил, как выглядит замок изнутри, помнил, как думал о том, что его без труда можно вышибить, и вот теперь налетал на дверь всей массой, а косяк даже не думал поддаваться.
Отдышаться… Спокойно, спокойно.
Р-РАЗ!
Турка с треском влетел в прихожую. Падая, завалил вешалку, тут же вскочил, чувствуя, как адреналин бродит по жилам.
Сейчас он и при желании не мог из себя выдавить хоть слово, не хватало кислороду, и тут же закралось сомнение.
Он – псих.
Мария Владимировна, наверное, сейчас в душе, или проверяет тетради, готовится к занятиям, или…
А он ворвался в ее квартиру.
Турка постоял, придерживаясь пятерней о стену. Потная ладонь впечаталась в рисунок обоев, Турка поглядел на него и тут же отвел взгляд – закружилась голова.
Он идиот. Училки, то есть Марии Владимировны… вообще нет дома.
Тогда это проникновение со взломом.
Сердце тут же поменяло тональность.
Но свет-то горит.
А после что-то упало в глубине квартиры, и раздался приглушенный стон. Турка оглянулся на выбитую дверь, которая теперь не захлопывалась. Прикрыл ее, подпер сапогом. Освободил зонтик от чехла и пошел по коридору.
– Эй, что здесь…
Тип в маске из «Крика» направил на него ствол. Турка поднял вверх руки.
Дверцы шкафа были открыты, из них вывалилось белье. Мария Владимировна сидела с комком из колготок во рту, поверх губ – полоска прозрачного скотча. Халатик был чуть распахнут, руки стянуты сзади махровым поясом от халата.
– Какого хрена здесь происходит?! – выкрикнул Турка. – Шуля? То есть… – Турка мучительно вспоминал, как на самом деле зовут Шулю. – Что вы здесь… Опусти ствол! Ты в колонию, что ли, захотел?!
Турка только сейчас увидел второго человека. В такой же дурацкой маске, с открытым ртом и изогнутыми в притворном сожалении пустыми глазницами. В руке – мобильник.
Турка предполагал увидеть здесь толпу побольше, и теперь испытывал скорее удивление, нежели страх.
Странные фигуры. Шуля-то повыше будет, и не такой массивный, значит, это… Тузов и Крыщ?
Сердце теперь работало ровно: тук-тук, тук-тук.
– Опусти ствол. Это уже не смешно, ты же на учете. Если щас менты приедут, тебя лет на двадцать закроют, идиот!
– Я не Шуля, – пробубнила маска, опуская ствол.
Голос показался Турке знакомым. По щекам Марии Владимировны потекла тушь пополам со слезами, чернота ползла по скотчу и собирались на подбородке. В затылке у Турки пульсировал комок гнева.
– ВЫ ПСИХИ, ЧТО ЛИ, ВООБЩЕ?! ШУЛЯ, ЧТО БЫ ОНА НИ СКАЗАЛА ПРО ТВОЮ МАМУ, ТАК ДЕЛАТЬ НЕЛЬЗЯ!
– Я не Шуля, – повторил «убийца-из-крика» и стянул маску. Второй так и стоял, понурив взгляд.
– Т-ты… вы сошли с ума, пацаны? – сипло пробормотал Турка. «Убийца» положил пистолет на ковер, как преступник при задержании, медленно. Второй тип тоже стянул маску, и показалось красное распухшее лицо с поросячьими щеками.
У Турки задрожали коленки, и он выронил зонт. Тот шлепнулся на ковер со стуком, и выбросил блестящую ножку, пытаясь раскрыться.
– Мы это, – промямлил первый убийца, – так, для розыгрыша. Ну видео записать. Мы не хотели ничего такого. А чо, ну это же самое… Артур, ты как вообще тут, а? И она же нам… Нас… Да это ж зажигалка, ты чего! Скажи ему, Алик!
Толстяк потряс щеками и спрятал мобильник в карман. Турка перевел взгляд на Марию Владимировну. Лицо у нее побагровело.
– Сними скотч, – сказал Турка. И видя, что Алик не торопится это сделать, рявкнул: – СКОТЧ, ЖИРДЯЙ!
– Артур, да мы ж это… мы ничего такого не хотели! Блин, ну простите нас, Мария Владимировна! – Проханов рухнул на колени, колыхая животом. Алик протянул дрожащую руку к полоске скотча, и тут же получил промеж ног тапочком-зайчиком.
Согнулся, зажимая руками джинсы между ног. Турка обошел Проханова, продолжавшего «молиться».
– Это я, Мария Владимировна, – Турка помахал ладонью перед затуманенными глазами. – Сейчас будет немножко больно, простите…
Скотч отлепился от щеки, учительница дернулась и выплюнула комок колготок. Лицо у нее было краснющее, мокрое. Она сорвала ленту и швырнула на пол.
– Это… У меня даже слов нет. ДА ПРЕКРАТИ ТЫ! – рявкнула она, и Проханов замер кверху задницей, уткнувшись лбом в ковер. – Цирк, это просто… ЭТО ПРОСТО ШИЗДЕЦ, ДАВЫДОВ!
– Мы не хотели, – пробормотал Алик, растирая промежность. – Извините, мы думали, ну… типа это самое…
– Дай сюда телефон, – оборвал Турка. Алик безропотно подчинился. «Nokia N73», сейчас такой тысяч двадцать стоит. Понятное дело, папа у Алика не из бедных. Турка вытащил карту памяти и кинул телефон толстяку. Тот не поймал, крышка отскочила, и аккумулятор весело скакнул под кресло.
Турка сломал флешку и швырнул в Алика. Плакали все его видосы и фотографии училки.
– Это… И что дальше? – Турка повернулся. – Мария Владимировна? Что они вам сделали? Что говорили? Они…
Всего за неделю ОНИ истребили наиболее слабых, а спустя месяц планета явила новый облик. Герои спасают друг друга, пытаясь найти ответ: это конец? А если нет, то что будет дальше? .
В трудной 75-ой школе еще не стихли отголоски скандала, эхо которого плавно перерастает в настоящую симфонию ужаса. Артур Давыдов в поисках пропавшей девушки распутывает нити, которые дергает сама судьба. А как долго вы смогли бы греть в сердце надежду? Чем бы пожертвовали ради любви? Примечания автора: Выхода на бумаге не будет — слишком шокирующе.
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.