Училище на границе - [19]
После четвертого «м-де» и сам Формеш заметил то, что все остальные видели уже давно: щеткоусый унтер смотрел только на него одного. И не только смотрел, но даже едва заметно кивнул ему. Формеш осторожно опустил босую ногу на пол. Возникла небольшая заминка, но Формеша тут же основательно толкнули сзади.
— Подойди! — с придушенной яростью прошептал ему курсант, стоявший сзади.
Когда новичок приблизился, щеткоусый сказал ему что-то, но так тихо, что тот не понял и не знал что ответить. Унтер медленно, сверху донизу смерил его взглядом. Дойдя до ног, он поднял брови и наклонился пониже. Босоногость Формеша он созерцал с глумливым изумлением.
Парнишка, видимо, решил, что от него требуют объяснений, но не успел заговорить, как унтер оборвал его:
— Я пока ни о чем не спрашивал.
Слегка наклонясь вперед и заложив руки за спину, он обошел его кругом и, внимательно изучив, снова встал спереди.
— Это опасно, — сказал он. — Так мы и простудиться можем.
Говорил он тихо и изысканно. Было уже ясно, что этот унтер-офицер с усами щеткой полная противоположность грубому крикуну Богнару.
— Не так ли? — добавил он.
— Так точно, — ответил Формеш, радуясь благожелательному тону, но все же несколько неуверенно.
— Так мы и застудиться можем, — продолжал унтер-офицер, подняв голову, — а потом начнется понос, прошу покорнейше, да, понос. Не так ли?
— Та… так точно.
— Почему босиком?
Это уже прозвучало отрывистей.
— Я хотел поправить портянку, — начал мальчик на одном дыхании, — она сбилась и натирала ногу и, когда я снял один…
— Понос, — сказал щеткоусый, чуть повернувшись ко всей спальне и не обращая внимания на объяснения новичка. — Колики. Беготня в отхожее место.
— Я как раз снял один…
— А где отхожее место? Нету отхожего места. Вот и полные штаны. Не так ли? Мое почтение, — издевательски закончил он.
Послышался робкий смех, но он оборвался, едва лишь щеткоусый поднял голову.
— Идите на место, — снова повернулся он к Формешу.
Мальчик пошел, но по команде «отставить» ему пришлось вернуться с полпути.
— Кругом, бегом марш, — сказал унтер-офицер.
Формеш побежал, но щеткоусый опять вернул его.
— Кругом, бегом марш, — он поднял палец, — когда я говорю «идите». Идите.
На этот раз мальчику уже удалось добраться до своей кровати, и только оттуда унтер кивком вызвал его обратно.
— Идите, — только и сказал он, когда Формеш приблизился к нему. Зачем он его позвал, он не стал объяснять.
Он гонял парнишку туда и обратно еще раза четыре, а напоследок сказал:
— После ужина явитесь ко мне. Идите!
Это был унтер-офицер Шульце, наш второй воспитатель. Я узнал его имя у своего нового соседа только через полчаса, когда щеткоусый, наконец, вышел из спальни.
А Богнар тем временем все еще продолжал считать наволочки в умывальне. Тихое гудение понемногу возобновилось, движение тоже. Горело электричество. За исключением нас, новичков, все уже переоделись в светлую форму из тика и готовились к мытью рук. Мы, семеро новичков, оставались в выданных вчера черных кителях, и носить их нам пришлось еще очень долго. Своим черным цветом и медными пуговицами мы повсюду резко выделялись среди прочих, носивших либо тиковые, либо суконные, серого цвета кители.
Богнар отправлял нас мыть руки отделениями. Слышались малопонятные, нелепо звучащие слова: «Первый взвод! Встать! Отставить!» Слово «отставить» было самой частой командой. Во всяком случае, унтер-офицер с усами щеткой регулярно повторял ее один-два раза. Прежде чем уйти, он досаждал нам еще не меньше получаса. Загнав, наконец, полубосого Формеша на место, он достал стальные карманные часы, поднял крышку, взглянул на циферблат и повернулся к нам.
— Одну минуту на переодевание в тиковую форму, — сказал он сурово, в упор глядя на нас, но никто не пошевелился. Я ничего не понимал. Его усы снова чуть вздернулись, и послышалось некое подобие команды:
— Начали!
Все курсанты разом в бешеной спешке начали раздеваться и одеваться. Но напрасно. Судя по его часам, в одну минуту не уложились, и унтер-офицер снова отдал распоряжение:
— Тридцать секунд на построение, в белье.
Тридцать секунд словно угорелые мы толкались в широком проходе между первым и вторым рядами кроватей. И пошло-поехало: «По местам! Стройсь! Отставить! Стройсь! За одну минуту в тиковые кители и брюки. За полторы минуты в постель. С простынями и покрывалами. Стройсь! Отставить! За одну минуту застелить постель. Разобрать. Застелить. С простынями, стройсь. Отставить! Сменить форму. В постель. Отставить!» Наконец, этот, с встопорщенными усами, холодно подвел итоги: «Более двух минут. Благодарю. Приму к сведению», — и вышел из спальни.
— Ну и гад, — сказал я соседу, с которым у нас была общая тумбочка между кроватей.
— Господин унтер-офицер Шульце, — ответил мне этот тихий парень с приплюснутым носом. Он копался в ящике тумбочки и безучастно отнесся к моей вспышке ненависти.
Однако я не мог успокоиться.
— Но нельзя же так быстро застелить постель.
— Ну и что, — ответил он, пожимая плечами и даже не подняв головы.
— Да ведь он и сам бы не смог, — упорствовал я.
— Хм, хм.
— Разве нет?
— Ну и дурак же ты, — нехотя ответил плосконосый. — Погоди!
Книга популярного венгерского прозаика и публициста познакомит читателя с новой повестью «Глемба» и избранными рассказами. Герой повести — народный умелец, мастер на все руки Глемба, обладающий не только творческим даром, но и высокими моральными качествами, которые проявляются в его отношении к труду, к людям. Основные темы в творчестве писателя — формирование личности в социалистическом обществе, борьба с предрассудками, пережитками, потребительским отношением к жизни.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Жюль Ромэн один из наиболее ярких представителей французских писателей. Как никто другой он умеет наблюдать жизнь коллектива — толпы, армии, улицы, дома, крестьянской общины, семьи, — словом, всякой, даже самой маленькой, группы людей, сознательно или бессознательно одушевленных общею идеею. Ему кажется что каждый такой коллектив представляет собой своеобразное живое существо, жизни которого предстоит богатое будущее. Вера в это будущее наполняет сочинения Жюля Ромэна огромным пафосом, жизнерадостностью, оптимизмом, — качествами, столь редкими на обычно пессимистическом или скептическом фоне европейской литературы XX столетия.
В книгу входят роман «Сын Америки», повести «Черный» и «Человек, которой жил под землей», рассказы «Утренняя звезда» и «Добрый черный великан».
Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.
Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…
«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы.
В романе известного венгерского писателя Антала Гидаша дана широкая картина жизни Венгрии в начале XX века. В центре внимания писателя — судьба неимущих рабочих, батраков, крестьян. Роман впервые опубликован на русском языке в 1936 году.