Ученые досуги Наф-Нафа - [6]

Великое тоже порой вспомнится: «Делали историю прямо на моих глазах, а их дубинками, дубинками… вон там, где бабушка кормит голубей, а внучек их гоняет». Места окрашены индивидуальной памятью, все остальное серо и неприметно, хоть и проходил по этому месту тысячу раз.

И так для каждого из людей, коих в городе миллионы. Спектры меняются, пятна сливаются, размываются. В хаос входят системы знаменитыми на весь свет перекрестками, известными местами приятных встреч или неприятных знакомств. Место обрастают молвой, слухами, легендами. К ним тянутся, их бегут. Движения толпы образуют воронки тусовок, и тоже движение воронки рассасывают. Даже если «тусовка» — вековая традиция на манер карнавала или корриды. Традиция, история, логика города, его культурные пласты и магистрали развития, незримо направляющие толпы, городская архитектурная среда, сжимающая толпу ладонями улиц, заталкивающая в разнообразные прорехи и тоннели или горохом рассеивающая по марсовым полям. Мистика прокрадывается в одном из главных городских чудес пребывания и общения: живущие рядом давние приятели не видятся годами — «времени все нет», будто некая магическая сила наложила путы на их ноги и построила невидимые непроницаемые стены. Случайные встречи (на поверку всегда оказывающиеся совершенно неслучайными) потому так радостны или ужасны, что их внутренне ощущение равно впечатлению от неожиданно развеявшихся чар или бетховенского стука судьбы.

Мир знакомых и знакомств образует иной город человека, мир своих людей. Своих друзей и своих врагов, а так же личностей странных или неприятных, а еще знакомых и родственников, до которых нет никакого дела. У них тоже география городских районов «там живет этот, как его…, потому не люблю тот район, здесь — такая-то, и тут я частый гость». Иногда горожанина пронизывает мысль: «Де, город, живет. Ведь известная (нужная), родная человеческая душа, и не раз видели друг друга («знакомое лицо»), но проходили мимо, повода представиться не было». В номенклатуре городских специальностей с десятками тысяч позиций есть профессия, очень близкая к своднику. Человек просто тусуется, постоянно с кем-то знакомится и всех знакомит, сводит воедино угрюмых, замкнутых на себя. Некий подвижный спин, необходимый связующий элемент в среде городской отчужденности, известка меж кирпичами. Iners negotium[5].

Однако память города имеет не только личную «разметку», подобную той которую оставляют собаки все время обходя свою территорию поднимая ногу на каждом пахучем углу. Это не только «личный план города». Он хранит свою метафизику. Отравляясь на promenage[6], горожанин шествует не только и не столько пробудить свою ностальгию по ушедшим детству и юности, не только принять моцион, размять затекшие от сидения на работе чресла, не столько разлечься в попадающихся по пути заведениях или с тайным умыслом случайно повстречать друзей или вовсе незнакомых играя в своеобразную рулетку встреч, что развеют его скуку. Все это есть, и гуляющие люди именно так мотивируют свои походы «в город». Однако сколь часто можно встретить бредущих по бульварам одиноких людей в глубокой задумчивости, пары друзей о чем-то оживленно беседующих или ведущих углубленный спор, для которого словно и не существует вовсе окружающего мира. Даже влюбленные парочки обожают бродить в недрах города, прижиматься, обниматься и целоваться в самых казалось бы неудобных для этого местах.

Отгадка проста. Еще древние греки вывели методику «искусства памяти». Чтобы запомнить длинный текст надо вообразить хорошо знакомое: некое помещение, здание или улицу, и каждому фрагменту привязать определенную фразу текста. Потом, проходя по этому месту и глядя по сторонам последовательно «считывать» текст. Город становится текстом, а текст — городом. Но это только в первом приближении: при частом упражнении памяти город постепенно становится подобием мыслительной машины, хранилищем наслоенных текстов начиная вызывать множество образов и ассоциаций. Город становится участником мыслительного процесса. Потому так отлично думается на прогулке по знакомым места, когда внутренне начинаешь молить, желая чтобы никто из знакомых не попался вдруг, не прервал сладостный поток мысли.

Ну а влюбленные? Они счастливы и размечают своим счастьем улицы, чтобы позже пройдясь по ним уже в одиночестве, на несколько мгновений почувствовать пронизывающее ощущение прошлого счастья взглянув на какой-нибудь фриз или архитрав.

Трагедией выглядит разрушение старого дома, мимо которого ты проходил сотни раз и даже не знаешь как выглядит его парадная лестница, не представляешь кто и как живет в нем. Тем не менее таковые дома кажутся тебе старыми друзьями и проходя мимо ты мысленно раскланиваешься с ними.

Вдруг начинают сносить не просто отдельные дома, но кварталами. Словно стирая память, переформатируя не только пространство, но и время. Стирая возможно самые ценные файлы. Ничего кроне чувства неожиданно упавшего в душу тяжелого камня не вызовет неожиданно появившийся пустырь вместо старинного дома, и ты представляешь, что скоро здесь возникнут строительные леса, потом вырастет новый дом из «стекла и бетона» пусть и загримированный «под старину». И будет словно нувориш среди старой аристократии сиять наглостью и неожиданно свалившимся богатством. Но лоск его будет отражением же пустоты, ведь он занял место члена общества может не столь богатого, но не менее достойного.