Учение о боговдохновенности. Мартин Лютер и его место в экуменической проблеме боговдохновенности - [24]

Превосходно, однако вера называется светом лика Божьего, потому что она есть боговдохновенное просвещение нашей души и некий луч божественности, погруженный в сердце верующего…[85]

Обетование Бога, полученное в вере через пророческую боговдохновенность, является «абсолютным гласом» Самого Бога, который есть «вечное предопределение всех времен». Оно находит свое выражение в человеческих словах, через пророка, которому Бог открыл вечный замысел:

Ведь это обещание есть предварительное упорядочение от века всего будущего. Но с помощью пророков обещание становится во времени и в человеческих словах. И удивительное достоинство Бога в том, что даже сверх вечного обещания он обещает в человеческих словах, и не только устных, но также письменных.[86]

Поскольку экстатическое переживание, выраженное в богословии Лютера как феномен веры, предполагает получение обетования о том, что еще не свершилось, его нельзя приравнивать к возвышению до славы Божьей. Напротив, в соответствии с Лютеровской theologia crucis, пророк одновременно переживает как уничижение, так и экстаз, simul humiliatus et in excessu и simul gemitus et raptus:

И поэтому тех, которые, как Давид заметил, любят суету, а веру считают менее важной, он почитает лжецами, потому что они считают своим благом то, что не есть благо, и, хотя они чрезвычайно ничтожны, себе они кажутся возвышенными. И потому удивительно, каким образом он одновременно называет себя ничтожным и находящимся в исступлении, однако потому, что он признает себя ничтожным и жалким с помощью исступления.[87]

Экстатическое состояние — по своему определению — феномен веры, восприятие будущего, которое еще не наступило. И наоборот: всякая истинная вера обладает структурой fides exstaticus. Это значит, что подлинная экстатическая вера не основана ни на рассуждениях разума, ни на естественных наблюдениях, ни на эмоциях, ни человеческой воле. Если бы это было так, то она была бы ложной верой. Истинная вера, в соответствии с богословием креста, обладает структурой вознесения. Экстатическая вера — это вознесение из мира разумного наблюдения в состояние неземного восхищения непостижимым Богом. Exstasis suprema существует благодаря действию Святого Духа, недоступного человеческому восприятию.

Вера, которую обретает человек — это чудо Святого Духа. Вера есть нечто большее, sui generis, чем восприятие разума, эмоций или воли. Экстатическая вера открывает путь к встрече с Богом, изменяя естественное восприятие:

Потому самая трудная вещь есть вера во Христа, что она есть восхищение и удаление от всего того, что человек чувствует внутри и снаружи, к тому, чего ни внутри, ни снаружи он не чувствует, а именно: к незримому, высочайшему, непостижимому Богу.[88]

Наконец, в этом шестом последнем и совершенном состязании ведется борьба со смертью и преисподней, каковой род борьбы ведется не с людьми и не за временное и духовное, но в духе, более того, вне и выше духа в том высшем исступлении, где никто не слышит, не видит, не чувствует, кроме духа, который с неизреченным ревом требует святых и каким-то образом борется с самим Богом.[89]

Fides exstaticus относится к категории Лютеровского богословия креста, то есть вера по благодати extra sensum и contra sensum. Вера имеет структуру надежды; предмет веры не имеет воплощения в данной реальности, вера — это «предвкушение царства Христа». Мы не можем достаточно четко определить понятие «вера». Вера — это, скорее всего, уверенность в обетованиях Бога. Факты не являются основой экстатической веры, наоборот: она противоречит тому, что существует в реальности:

Ведь Писание говорит, что царство Христа за пределами чувства, поэтому о нем надо судить вопреки нашему чувству, ведь наше сокровище и наше сердце должно быть в мире и определенности жизни, ведь оно должно быть со Христом на небесах. И это — та радость, о которой здесь оно говорит, ощущение которой у нас есть тогда, когда мы верим.[90]

Лютеровская концепция экстатической веры основана на христологии. Распятый Иисус Христос был первой экстатической личностью. Его агония на кресте — это топологическая модель веры, в которой верующий полностью зависит от милости Божьей. Сораспятый с Христом, он «висит между небом и землей». Эта экстатическая вера является чудом Святого Духа и «самым чистым озарением сознания»:

Это исступление разума в несобственном смысле объясняется, как вздох души Христовой, скорее, однако, как то исступление, находясь в котором, согласно Иларию (кн. 9), он на пределе страдания воскликнул: «Что же Ты оставил меня?» — и это значит быть брошенным Богом, а иносказательно это означает, что всякий, кто простирается и унижается перед Богом, тот более слышим. Однако этого никто не делает, кроме как в исступлении разума, то есть в чистейшем просветлении разума…[91]

Модель экстатической веры как истинного восприятия божественных откровений и обетований благодати является истинной структурой всей веры. По мнению Лютера, такая модель имеет отношение ко всем верующим. Однако в отношении пророческой боговдохновенности экстатическая вера обладает особым значением — как модель глубокого переживания встречи с Богом. В отношении верующих такая экстатическая вера и спасительная инспирация находятся в зависимости друг от друга.