Ученица - [73]

Шрифт
Интервал

Чем больше открывалась картина случившегося, тем сильнее Турка проваливался в себя. Он ведь мог это предотвратить. Да, можно было сейчас себя успокаивать тем, что мол «я же предупреждал Вову», но говорить — это одно. А то, что случилось…

Турка уже привык к тревоге, мешающей каждому вдоху. Уже не замечал расстроенные струны внутри себя, за которые то и дело дергали настырные пальцы.

После того, как отец тоже дал показания, они, несмотря на усталость, поехали в больницу, и там их встретила улыбчивая мама:

— На следующей неделе выписывают, все, точно! Посевы пришли, не подтвердился туберкулез, — радостно сообщила она. Видя, что их хмурые лица лишь слегка посветлели, женщина поджала губы.

— Вы чего такие кислые? Что-то случилось?

— Да так… Ничего особенного, — ответил Турка.

— В школе проблемы?

— Типа того.

Они переглянулись, радуясь, что мама не смотрела новости по общему телевизору, не читала газет, где вовсю трубили о случившимся. Но ведь когда-то она узнает, и лишь бы тогда ее снова не положили в больницу — опять с сердцем.

— Ну да, скоро тесты у вас эти, выпускной же класс, все-таки. Ты уже решил…

Тут они с отцом переглянулись и все втроем произнесли одновременно:

— КУДА БУДЕШЬ ПОСТУПАТЬ!

И после секундной паузы, удивленного маминого взгляда, разразились смехом — очищающим хохотом. Смеялись так долго, что в палату заглянула медсестра с вытянувшимся лицом. Они махнули ей, мол, все нормально, а она неуверенно кивнула и скрылась.

После напряжение спало и они уютно беседовали по-семейному, и Турка подумал, что такого единения у них давно уже не бывало. А еще он подумал, что по сути, до вчерашней ночи, не знал своего отца. Вообще ни капельки.

Когда они с папой вернулись домой, Турка позвонил Ане, и они долго разговаривали по телефону. Аж три раза связь прерывалась из-за ограничения оператора — полчаса на разговор. Они обсуждали и обсуждали произошедшее, строили теории, под конец Турке показалось, что у него возникли мозоли на языке и губах. Он, наверное, за весь месяц столько не говорил, сколько за сегодняшний день. Главный вопрос: причастен ли Тузов к исчезновению Коновой, — оставался подвешенным в воздухе, поскольку ничего конкретного Стриженный не говорил.

Но уже и сам Турка стал сомневаться в тщательно выстроенной теории. Хотя какая там она тщательно выстроенная — ничем не подкрепленные доводы. Ему просто хотелось, чтоб все было так, а по сути таинственным «С» мог быть кто угодно, никак не причастный к исчезновению Лены. Ну и второе: Тузов не смог бы все это провернуть в одиночку. Даже если бы он похитил Конову перед стрельбищем, а потом загремел в больницу — кто бы за ней ухаживал? Да она бы просто умерла за неделю-другую без воды.

Кроме того, где он ее держал? В подвале тщательно оборудованной заброшки? Кинологи все тщательно проверили, никаких следов девушки. Ничего.

Значит, Тузов псих, который хотел отомстить, но не маньяк. Кроме того, пропадали и другие девушки. Неизвестно, похищал их один и тот же человек или же тот, кто похитил Лену, к ним отношения не имеет.

Еще Шуля что-то пролепетал про сожженных бомжей — это все, что из него смогли выудить менты, а потом он ушел в отключку. Сейчас он в больнице, и будь у него череп чуть «помягче», стал бы полным дебилом, пускающим слюни, или того хуже.

— Ладно, — наконец, сказала Аня и зевнула. — Спать уже пора.

— Да-а, — зевнул Турка в ответ. — Слушай… Завтра какой день недели?

— Четверг.

— Черт… Почему не воскресенье. Я ж завтра в школу не встану.

— Ха! Забей на школу, ты чего? Отсыпайся.

— Нет. Не могу. Мне кажется, что если я сейчас запрусь дома, то я уже не смогу выйти, это во-первых. А во-вторых… — Турка закашлялся. — Мне кажется, как раз сейчас можно еще что-то узнать. По горячим следам.

— Узнать бы, кто такая Пеппи, — наверное, в тысячный раз повторила Аня. — Если узнаем, то найдем Лену, сто процентов. Если конечно, и ее не… Ну ты понял.

Она обсуждала произошедшее с жаром и увлеченностью, но Турка чувствовал, что ее волнует еще один вопрос, который они оба замалчивают.

— Слушай… Аня… Я уже сам не знаю… ну, насчет Лены.

— В смысле?

— Мы… Между нами…

— По-моему, ты все уже сказал. Да и я тоже. Зачем опять тему поднял?

— Потому что…

— Вообще, это не телефонный разговор. Если хочешь, приезжай завтра, например. А так — давай, мне уже пора бы учебой заняться, сколько можно трындеть.

— Ага. Ладно, — Турка откинулся на диван и уже по традиции, долго разглядывал трещинки на потолке, блуждая в лабиринте мыслей.

* * *

Жизнь в школе, и без того сонная, замерла. Или так казалось? Коридоры поглощали звуки, стены впитывали их, хотя безусловно, ученики наперебой обсуждали случившиеся, строили новые и новые загадочные теории.

— Это называется давление общественности, — сказал Сергей Львович, растирая виски пальцами. Обычно невозмутимый и отстраненный, сейчас он выглядел измочаленным и уставшим, как будто потерял способность противостоять обычным сложностям управленца, перестал их отталкивать и наоборот — проглотил. И сразу постарел лет на десять.

Андрей Викторович тоже не сказать, что выглядел огурцом. Мешки под глазами, небритость, щеки помятые.


Еще от автора Павел Вячеславович Давыденко
Матриархия

Всего за неделю ОНИ истребили наиболее слабых, а спустя месяц планета явила новый облик. Герои спасают друг друга, пытаясь найти ответ: это конец? А если нет, то что будет дальше?  .


Училка

Любовь и ненависть, дружба и предательство, боль и ярость – сквозь призму взгляда Артура Давыдова, ученика 9-го «А» трудной 75-й школы. Все ли смогут пройти ужасы взросления? Сколько продержится новая училка?


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.