Ученица - [70]
— Тут точно другой нет дороги? Не утонем?
Впереди замелькал свет фар. Машина чуть сбавила ход, прижалась к обочине, а потом скользнула мимо. Отец замахал руками, чуть ли не бросаясь под колеса. «Тачка» скрипнула тормозами, а Турка, хлопнув по капоту, оббежал передок автомобиля вслед за отцом. Тот уже рванул на себя водительскую дверцу.
— Эй, дружище, извини, можешь нас докинуть к заброшенным домам? — проговорил отец в пахнущий потом и сигаретами салон. За рулем сидел насупившийся юнец со сросшимися бровями.
— Я… Только оттуда сам, там… дорога плохая, не проедешь.
Турка увидел его лицо и остолбенел. Это ж… Мульт?
— Э, ты что там сам делал? — спросил Турка, заглядывая в салон — пусто. — Говори!
— Я… эм, ну по делам ездил, — протянул он гнусаво.
— По каким? — теперь уже и отец нахмурился. — Давай-ка, отвезешь нас…
Мульт пару секунд соображал, что сделать, потом попытался захлопнуть дверь, но Турка не раздумывая врубил ему с кулака.
— Эй! Сышь, ты чо делаешь, мразь! Я на вас заяву напишу, что за дела?!
— За языком следи, Мульт. С каких это пор ты заявы стал писать?
— Да кто вы нахрен такие?!
— Отвези нас обратно, — отчеканил Турка. — Там Шуля и Тузов, верно?
— Какой Шуля, я ехал…
— Ну? — влез отец. — Откуда же ты ехал? И почему ты их бросил?
— Да они мне сами сказали, чтоб уезжал! Я до места их довез, вместе с ботаном одним, и все! — Мульт захлопнул рот, поняв, что сболтнул лишнего. Он заморгал, переводя взгляд то на Турку, то на отца. — Чего вам от меня надо?
— Отвези нас туда. Или пожалеешь.
Мучительные раздумья исказили не блещущее интеллектом лицо Мульта. Вздохнув, он пробурчал: — Ладно, ладно! Садитесь… Только хрен его знает, как здесь разворачиваться… Трясина сраная.
Турка обогнул машину, влез на пассажирское сидение спереди, тут же вытащил мобильник, чтоб набрать Стриженному. Отец устроился сзади. Мульт выжимал педали и крутил баранку, продолжая бурчать и жаловаться на судьбу, в то время как Турка вслушивался в длинные гудки и старался не закричать от нетерпения.
Вокруг него что-то хлюпало и попискивало, отирая склизкими боками стены. Вова трясся от ужаса и холода, зажимая в себе крик. Казалось, то за ним неотступно следуют слизни, наползают друг на друга, ускоряясь, и вот-вот поползут по его ногам.
Позади слышалось натужное дыхание, сиплые стоны, а после и крики. Что если Тузов снялся с крюка и шагает с дырой в черепе, а второй глаз бешено вращается, пытаясь найти обидчика?
И здесь стена. И тут. Без фонарика отсюда не выйти.
Паника захлестывала Вову и вот уже тени складывались во вполне различимых слизняков, в усмехающихся карликов, которые приплясывали, мерзко хихикая.
Тогда Вова зарыдал, упав на задницу, заслоняя руками лицо. Если бы в мочевом пузыре осталась хоть капелька, он бы обязательно обмочился. Все сильнее давала о себе знать боль в тех местах, куда Тузов попадал прутом и кулаками. О том, что его бил так и же и Шуля, Вова не вспоминал, да и те удары — детский лепет, по сравнению с тем, что пришлось ему вытерпеть после.
Как понял Вова, он провалился в дыру на цокольный этаж. Удивительно, что ничего себе не сломал. Он пометался в темноте из угла в угол, выхода не нашел и вот теперь сотрясался в рыданиях, которые постепенно сходили на нет.
Вдруг Тузов и впрямь ползет?
Чушь. Никаких слизняков. Никаких карликов. Никого здесь нет.
И все-таки, что-то шевелилось в темноте, шуршало, как будто пофыркивало. Вова вглядывался в темноту, и ему казалось, что сейчас глаза выкатятся из орбит и ускачут — ищи их потом тут, шарь пальцами.
Еще ему казалось, что если он проведет здесь еще минут пять, то точно сойдет с ума.
Успокоиться. Тихо.
Он прислушался, стараясь не всхлипывать и дышать ровно. Шорохи приблизились, послышался тихий предупреждающий писк. Вова поднялся, придерживаясь о стену и сделал выпад, притопнув. Послышалось угрожающее шипение.
Из темноты выпрыгнуло что-то и ударило его в грудь. Вова закричал так громко, как не кричал никогда.
— Слышал? — отец дернул Турку за рукав. — Там какой-то звук… Или показалось мне.
— Я ничего не слышал, — пробурчал Мульт. — Я вас довез и могу быть свободен, типа?
— Да подожди ты, — сказал Турка. — Кто-то кричал, па?
— Вроде показалось. А может и нет. У тебя оружие есть какое в машине? Бита, может быть?
— Разводной гаечный ключ только. Остальное Туз забрал. И фонарик тоже…
— Что значит «Туз забрал»? — воскликнул Турка. — Что вы тут собрались мутить?
— Я откуда знаю? Мне на бенз подкинули, попросили довезти. Проучить какого-то чувака они хотели. Вот, в укромное место доставили.
— Не боишься, что тебя судить будут, осел? — пробурчал отец, перекладывая ключ из одной руки в другую. — Ладно, пошли.
Тут раздался такой вопль, что у Турки зашевелились волосы на затылке. Прямо дыбом встали, вот как у псов со стоянки. Он не успел ничего сказать, как отец сорвался с места и побежал на звук. Турка оторопел, удивляясь прыти отца, и вообще тому, что взрослый человек умеет так бегать. Турка бросил Мульту: — Дождись ментов! Понял? Или пожалеешь!
Не дожидаясь ответа от Мульта, он рванул за отцом, который уже почти скрылся в темноте.
Всего за неделю ОНИ истребили наиболее слабых, а спустя месяц планета явила новый облик. Герои спасают друг друга, пытаясь найти ответ: это конец? А если нет, то что будет дальше? .
Любовь и ненависть, дружба и предательство, боль и ярость – сквозь призму взгляда Артура Давыдова, ученика 9-го «А» трудной 75-й школы. Все ли смогут пройти ужасы взросления? Сколько продержится новая училка?
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.