Учебник по графомании - [17]
Впрочем, все уже давно понимают, что сайт Проза.ру не является литературным сайтом, потому что никогда им и не был.
Алексей ВИНОГРАДОВ.
ноябрь 2004 года.
В приложении СЛОВАРЬ ОДНОГО СЛОВА:
Графоман, по моему собственному определению, это человек, который неадекватно оценивает свои творческие возможности, и он не только бездарно пишет, но и агрессивно нападает на любого, кто указывает ему на слабость его творений. В жизни графоманы не обязательно глупые и ограниченные, они могут быть и умными, приятными и способными в чем-то другом людьми, но со временем графоманское творчество полностью или частично подавляет их личности, раздваивает сознание, пораженная часть которого уже служит лишь для того, чтобы убеждать человека в его несуществующих писательских способностях. Это, конечно же, не болезнь в медицинском ее понимании, это лишь симптомы одной из человеческих страстей, которая с каждым столетием поражает все больше количество людей и отнимает у них не время, а возможность реализовать себя в чем-нибудь другом.
С повышением общей грамотности в нашей стране изменились и сами графоманы, они стали все чаще излагать свои произведения хорошим и правильно поставленным словом, но суть такого текста остается прежней: мысли и сюжет в нем, если они и есть, то вторичны. Ну, словно они своими головами-мясорубками промололи уже до них много раз написанный и опубликованный фарш, но от этого он стал не лучше, а просто его уже давно ели в более лучшем приготовлении.
А если коротко, то графоман - это не тот, кто хочет, но не может стать писателем, а тот, кто уже перестал самостоятельно понимать, что он этого не может.
Алексей ВИНОГРАДОВ.
Ну, и, напоследок, как иллюстрация, одна из последних рецензий с сайта Проза.ру, написанная не автором этой статьи, а известным российским драматургом:
'Владельцу сайта Проза.ру Кравчуку Д.:
Очень образно.
Да, Дима, ваш неразменный рубель стал пятачком.
А Золушки так и остались у своего корыта. Или это старухи у корыта? Ну, неважно. И тыква не стала каретой, - как была тыквой, так и осталась, но, если раньше тыква была свежей и душистой, - то сейчас прогнила окончательно.
Так что, Дима, закрывайте балаганчик.
Кстати, Дима!
А давайте подведем некий итог помирающему сайту.
Итак!
Что имеется в активе, Дмитрий?
Есть ли хоть один автор, которого ВЫ (хозяева, администрация НАЦИОНАЛЬНОГО СЕРВЕРА ПРОЗЫ) - поддержали?
Денежкина - нет, не вы.
Геласимов - вопреки.
Кто еще? Да нет никого.
НО - вы РАЗВРАТИЛИ огромное количество людей, которые, не будь этого сайта - ну написали бы свою хрень раз, прочитали друзьям - и благополучно успокоились бы. И занимались своим делом - подметали улицы, растили детей, точили гайки.
Вместо этого они подсели на вашем сайте на подобных психически неустроенных людей и, - сбившись в стаю, - клепают друг другу рецки, рассуждают о литературе и считают себя неопознанными писателями. А на улицах мусор, дети неподмыты, гайки не выточены...
2004/11/27 04:03'
ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ГОД НА САМИЗДАТе
Я больше всего боялся найти на 'Самиздате' (СИ) Мошкова ту же публику, что и на Проза.ру и, к счастью, эти сайты были абсолютно не похожи друг на друга как раз уровнем графоманов. На СИ была выше не только общая грамотность и культура пасущихся здесь авторов, но и литературные способности присутствовали у довольно большого числа сочинителей.
Уж на этом можно было бы и поставить точку, так как хвалить СИ больше, чем я сказал абзацем выше уже не получится, сайт отличный и, в отличие от других подобных, действительно похож на литературный клуб или точнее, самиздатовский альманах. Я не стану здесь и останавливаться на высоких технических удобствах само публикации на СИ, потому что оценить это можно только в сравнении с другими сайтами. Я сравнил: сегодня СИ лучше всех.
А как же сами графоманы? Ну, соответствует ли их сущность, подмеченная мною на 'Проза.ру', с характером графоманов на СИ?
Отвечаю: одно и тоже, уровень разный, а суть одна, и без этого, видимо, невозможно никакое творчество. Я подозреваю, что первая же моя попытка пообщаться с известными и настоящими писателями (что я сейчас и делаю) покажет, что черты графоманов несут в себе и они. Уж об этом я расскажу в третьей части этой книги, так что не стану сейчас забегать вперед.
Что мне показалось самым характерным для СИ? Это недоброжелательство авторов друг к другу. Я не понимаю, почему они хоть и скрытно, но так сильно ненавидят своих коллег по перу. В открытых рецензиях эта злоба еще выражается довольно интеллигентно, но авторы пакостят друг другу другими способами. Уж извините, если я на своем примере. Ну, к примеру, мою 'Книгу сексуальных откровений' спокойно читали просто читатели и от доброты души ставили и ставили ей отличные оценки, в основном, по 10 баллов и наставили несколько сотен таких оценок. А как только эта книга выбилась на первое место в рейтинге читаемости, то на нее налетело несколько авторов, которые наставили десятка два оценок в 1 балл. Спрашивается, зачем они это делали, и мешало ли это автору, то есть мне. Ну, мне-то это не мешало, а вот пакостников было откровенно жаль, потому что для них это было настоящим переживанием. Я также понаблюдал за восхождением в рейтинге и других авторов и увидел ту же картину: пока читают просто читатели - появляются положительные оценки, а потом приходят они - удрученные своей неизвестностью авторы-завистники. А самое удивительное, они не только ставят 'единицы' на произведения своих конкурентов, но и 'десятки' под своими собственными произведениями, причем, по нескольку раз, так как свое творчество им особенно нравится. Я не думаю, что с этими врединами надо бороться, ну, просто улыбнуться и забыть их невинные шалости.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Спасибо, господа. Я очень рад, что мы с вами увиделись, потому что судьба Вертинского, как никакая другая судьба, нам напоминает о невозможности и трагической ненужности отъезда. Может быть, это как раз самый горький урок, который он нам преподнес. Как мы знаем, Вертинский ненавидел советскую власть ровно до отъезда и после возвращения. Все остальное время он ее любил. Может быть, это оптимальный модус для поэта: жить здесь и все здесь ненавидеть. Это дает очень сильный лирический разрыв, лирическое напряжение…».
«Я никогда еще не приступал к предмету изложения с такой робостью, поскольку тема звучит уж очень кощунственно. Страхом любого исследователя именно перед кощунственностью формулировки можно объяснить ее сравнительную малоизученность. Здесь можно, пожалуй, сослаться на одного Борхеса, который, и то чрезвычайно осторожно, намекнул, что в мировой литературе существуют всего три сюжета, точнее, он выделил четыре, но заметил, что один из них, в сущности, вариация другого. Два сюжета известны нам из литературы ветхозаветной и дохристианской – это сюжет о странствиях хитреца и об осаде города; в основании каждой сколько-нибудь значительной культуры эти два сюжета лежат обязательно…».
«Сегодняшняя наша ситуация довольно сложна: одна лекция о Пастернаке у нас уже была, и второй раз рассказывать про «Доктора…» – не то, чтобы мне было неинтересно, а, наверное, и вам не очень это нужно, поскольку многие лица в зале я узнаю. Следовательно, мы можем поговорить на выбор о нескольких вещах. Так случилось, что большая часть моей жизни прошла в непосредственном общении с текстами Пастернака и в писании книги о нем, и в рассказах о нем, и в преподавании его в школе, поэтому говорить-то я могу, в принципе, о любом его этапе, о любом его периоде – их было несколько и все они очень разные…».
«Ильф и Петров в последнее время ушли из активного читательского обихода, как мне кажется, по двум причинам. Первая – старшему поколению они известны наизусть, а книги, известные наизусть, мы перечитываем неохотно. По этой же причине мы редко перечитываем, например, «Евгения Онегина» во взрослом возрасте – и его содержание от нас совершенно ускользает, потому что понято оно может быть только людьми за двадцать, как и автор. Что касается Ильфа и Петрова, то перечитывать их под новым углом в постсоветской реальности бывает особенно полезно.