Учебка - [41]

Обедали не спеша, будто специально оттягивали миг, когда жестокая реальность убьет остатки надежды. Но рано или поздно все заканчивается. Остатки снеди вновь сложили в рюкзаки, и Забияка скомандовала:

– Давай, Блямсик, найди нам выход.

«Богомол» стал неспешными прыжками описывать большой круг.

– Ты что, по спирали потом будешь сужать? – крикнул наблюдавший за другом Плюх.

– Блямс-блямс-блямс! – замахал тот лапами.

– Говорит, что нет. Что ему с такого расстояния до центра описываемой окружности как раз все видно.

– Я же говорила тебе, что можно не дословно толмачить, – буркнула Илона.

– Так я и не дословно. Но чтобы суть была ясна. Ясна ведь?

– Ясна твоя суть. Ясна-красна.

– Ты не кручинься, – приобнял девушку Егор. И та не отстранилась!

– А чего кручиниться? Я, знаешь, о чем подумала? Ну не станет нас, и что? Сколько лет существует Вселенная? Миллион? Миллиард?

– Почти четырнадцать миллиардов.

– Тем более. Четырнадцать миллиардов лет нас не было, и ничего же. Вот ты чувствовал что-нибудь, когда тебя не было? Боль, тоску, голод, жажду? Нет ведь.

– Я тебе больше скажу, – улыбнулся Плюх. – Мне и до этих четырнадцати миллиардов неплохо себе не жилось. – Он не стал говорить ей, что подобные мысли посещали его совсем недавно.

– Потому и кручиниться не о чем. Наша жизнь – нечаянное и весьма краткое недоразумение, только и всего.

– Я бы с тобой согласился, если бы не один важный нюанс. Сколь бы краткой моя жизнь ни была, она не напрасна, если в ней есть ты. Я люблю тебя. Я очень тебя люблю и хочу, чтобы ты это знала.

– Я тоже тебя люблю, – серьезно и строго произнесла Забияка. – Только вот когда не станет ничего и никого, любовь тоже исчезнет. Бессмысленно все это, Егорушка.

Сердце Плюха сладостно сжалось. Так любимая его еще никогда не называла. Ему до невозможного сильно захотелось прижать ее к себе, обнять, покрыть поцелуями, но при Блямсе, который, к тому же, в отличие от них занимался делом, это показалось ему неприемлемым. Впрочем, рука его по-прежнему лежала на талии девушки.

– Не бессмысленно. Не может любовь быть бессмысленной. Тогда и вся Вселенная – одна большая глупость.

– А так оно и есть. Ты не знал?

Косморазведчик не успел узнать, шутит подруга или нет. Блямс, ускакавший метров на двести от них, замахал издали лапами:

– Блямс! Блямс-блямс-блямс!..

Плюх нахмурился.

– Что? – свела брови и Забияка.

– Далековато, видать. Устройство ерунду какую-то переводит… «Похоже… кого потеряли… плавает…»

– А ближе подойти тебе высшее образование не позволяет? Про религию не спрашиваю, извещена уже, что атеист.

– Скорее агностик, – засмеялся Егор. – Как же я люблю твои шутки! Идем к Блямсу.

– Шутки? – зашагала рядом Илона. – Я всегда полагала, что не умею шутить.

– А разве есть что-то, чего бы ты не умела?

– А вот я в тебе не люблю этот твой подхалимаж!

Неизвестно, до чего бы их довели подобные препирательства, только «богомол» заблямкал вдруг столь истерично, что оба они даже вздрогнули.

– Стой! – вскричал Плюх. – Блямс говорит, что дальше оно.

– Что еще за оно?

– То, что раньше не мог связать переводчик. Наш зеленый друг сказал, что дальше перед нами дыра в земле, похожая на ту, в которой мы потеряли Тавказакова. Только она не стоит на месте, а плавает. И медленно сужается, скоро, наверное, совсем исчезнет.

– «Дно Зоны»… – проговорила Илона и вопросительно посмотрела на Плюха. – Хоть какой-то да выход.

– А больше никаких «дыр» нет?

Блямс помотал головой.

– Егор, если мы не сделаем это сейчас, то потеряем последний шанс.

– А если…

– Да плевать на «если»! Нет здесь больше ничего, а скоро и «ничего» не станет. Идем! Блямс, ты с нами?

– Блямс! – допрыгал до них «богомол», обогнув невидимую «дыру».

– Тогда направляй.

Глава 14

Блямс сделал пару прыжков, остановился и молча ткнул лапой перед собой. Он даже не блямкнул при этом, и Плюху стало страшно. Будто перед ним и впрямь была дыра, из которой вдруг повеяло холодом. Дыра в загробный мир. Как в старинных мистических романах, которые он не любил за откровенную глупость. «Вот они тебе и отомстили, – подумал он. – Книги надо любить. Даже такие. А то проглотят тебя и будешь…» Подобной ерундой он бы долго еще, наверное, оттягивал неизбежное, но Забияка прервала его мысли.

– Что встали? Вперед!

Она сделала широкий, как на параде, шаг и… ушла под землю, будто в воду нырнула. Косморазведчик почувствовал, как внутри что-то ухнуло, будто прыгнул он сам. И тут же снова нахлынула волна страха. Не за себя, про себя в тот момент он и думать забыл. Но Илона! Где она, жива ли? Узнать это теперь можно было, только отправившись за ней. Что он и сделал, предварительно схватив за лапу Блямса.

Сложно даже примерно сосчитать, сколько раз до этого он бывал в невесомости. Сейчас он очутился в ней снова. Но этот раз отличался от прежних весьма сильно. Во-первых, он чувствовал именно падение, его даже обдувало снизу воздухом. Но стоило это осознать, как дуновение прекратилось. А чувство падения осталось. Что было тем более странно, потому как, во-вторых, вокруг была пустота. Не темнота, как он подумал сначала, а именно пустота, в которой не было ничего. И свет там не просто отсутствовал, там даже, как бы это ни странно звучало, его отсутствия не было. Это было невозможно осознать рассудком, но Плюх был уверен, что это так. Но его это не испугало. Хотя он и понял, что умер. Странно лишь было, что он продолжал осознавать себя как личность. Наверное, ненадолго. А еще он продолжал любить Илону, несмотря на то, что и она, конечно же, умерла. Подтверждением смерти было и то, что он не чувствовал в своей ладони лапы Блямса, а ведь в момент прыжка он ее крепко сжимал.