Учебка - [35]

– Учили, – улыбнулся косморазведчик.

– Ежели ее нет вовсе, то хоть заучись, не прибавится.

– Я бы поспорил. Современные методики…

– Отставить методики! – обрубила Илона. – Мы еще работу не закончили. Осталось не менее важное: определить точку нашего теперешнего нахождения.

– Думаю, это тоже несложно, – сказал Плюх и подобрал пару небольших камней. – Мы прошли место, где раньше было Лазаревское, – положил он внутри круга один из них, – и наткнулись на Деда в дубовой роще, – опустил в круг и другой. – Затем мы примерно полчаса двигались в направлении «богомольника», то есть прошли два-три километра, не больше. – Он взял еще один камень и отметил им нужную точку.

– «Примерно», «два-три»!.. – недовольно прокомментировала Забияка. – Ежели мы пройдем в двух верстах от корабля, толку будет мало.

– Блямс! – сказал «богомол».

– Ёхи-блохи! – хлопнул его по зеленому боку Плюх. – Что бы мы без тебя делали?

– А меня не соизволите просветить? – буркнула Илона.

– Соизволим! – радостно откликнулся косморазведчик. – Блямс чувствует радиацию и прочие мощные излучения издалека. Уж за два-три километра точно. А генераторы «Ревды» фонят, небось, так, что он их и за десять почует. Так что идеально точное попадание нам и не требуется. Того, что мы сейчас наметили, вполне достаточно. Правильно я говорю, Блямс? – посмотрел он на зеленого друга.

Тот активно закивал и заблямкал.

– Тогда предлагаю отправиться, – сказала Забияка. – Никто не знает, что нас ждет в этой разобранной Зоне. Вот вырубят свет – тогда попляшем. И Блямсик с его чутьем не поможет.

– Блямс, – не очень уверенно блямкнул «богомол».

– Говорит, что не уверен, – перевел Плюх. – Излучение-то в любом случае почувствует, если близко, а вот насчет направления движения…

– Ну и двинули тогда скорей, говорю же! – сказала и зашагала вперед девушка. Оглянулась: – Блямс, я правильно иду? Не отставай, теперь ты наш проводник, не обессудь уж.

«Богомол», похоже, был только рад выпавшей ему почетной миссии. Он поскакал вперед с такой прытью, что Илоне с Егором пришлось кричать, чтобы тот притормозил и не забывал, что у людей ноги другой системы.

Глава 11

Илона опять погрустнела. Плюх видел, что девушку что-то мучает, но задать вопрос не решался, предчувствовал, чем это кончится: ответа все равно не получит, а вот язвительную колкость – запросто. Эта черта в подруге ему, конечно, не доставляла большой радости, но, с другой стороны, это ведь было частью Илоны, ее характера, ее образа, всего того, что составляло ее личность. И если он полюбил этого человека, эту личность, то целиком ведь, а не какие-то отдельные кусочки. Если уж любишь – по-настоящему, всерьез, – то принимай все целиком. А Плюх любил по-настоящему, он был в этом уверен. И если бы вдруг его любимая лишилась какой-то черты, той же, к примеру, занозистости, то ему бы стало этого не хватать. В этом он был тоже убежден. Вот только главным теперь было сохранить в целостности не личность Илоны, а саму девушку – в самом прямом, наибуквальнейшем смысле. Не дать ей погибнуть. И оттого, что в этом от него самого мало что зависело, косморазведчик сильно переживал. Понимал, что надежды на успешный исход очень мало. Даже меньше, чем мало. «Зона вот-вот схлопнется, аннигилирует, исчезнет, – размышлял Егор. – Хорошо, если это будет и впрямь чем-то вроде аннигиляции, чем-то мгновенным. Таким, что сознание не успеет понять. Вот мы были, а вот нас уже нет. И пока были – на что-то надеялись, любили, грустили, радовались. Боялись смерти… А смерть пришла – и бояться ее уже некому. Так зачем же бояться того, чего не увидишь, не почувствуешь, не осознаешь? Не стоит бояться смерти. Стоит бояться лишь мучений перед ее приходом. И, наверное, прав профессор Сысоев, говоря, что излучение разбитых генераторов «Ревды» как раз и принесет эти самые мучения и ничего больше. Может быть, правда, зря мы идем к ней? Пусть бы и впрямь – щелк! – и нет ничего. Но сидеть и ждать, когда это случится, тоже мучительно. Самое лучшее, если бы это случилось на пути к кораблю…»

У Плюха появилась вдруг дикая мысль. «Что, если аккуратно, так, чтобы не услышала Илона, сказать Блямсу, чтобы тот «сбился с пути», не вел нас к «Ревде». Тогда любимая умрет не в ожидании смерти, не в мучениях, а пусть и с маленькой, но с надеждой. Да, это было бы здорово! Но как осуществить этот план? У Забияки прекрасный слух, просто так не пошепчешься. И это ведь не пару слов бросить – Блямсу нужно еще объяснить, зачем все это…» Тут разведчику стало не стыдно даже, а гадко. Он размышлял, как сделать лучше для любимой, а тем самым – и не в первую ли очередь? – и себе самому, а о чувствах и желаниях зеленого друга не только не вспомнил ни разу, но собирался использовать того в качестве инструмента для исполнения своих замыслов, соображая лишь, как половчей это сделать. «Ну ты и сволочь, космический разведчик третьего класса! – скрипнул Егор зубами. – И вот только не надо оправдываться, уж мне-то твои уловки да выверты все наперед известны».

Короче говоря, свой «коварный план» он из головы все-таки выбросил. Хорошо, не выбросил, а затолкал в темный угол сознания. Да уж, действительно в темный – во всех смыслах. А сделав это, Плюх решил постараться изо всех сил надеяться на лучшее. Потому что кто-то, вроде бы, говорил, что мысль материальна и что если о чем-то напряженно думать, чего-то очень-очень хотеть, то оно непременно произойдет. Как и наоборот: чего сильнее всего боишься, то и случается. Чушь, конечно, в Академии за такие идеи по шее бы надавали, но где та Академия, а где он, ее выпускник. Готовиться к неминуемой смерти там, между прочим, не учили. Учили, как ее избегать, но всего не предусмотришь. На миллион известных случаев всегда найдется миллион первый, никому до этого не известный.