Убью кого хочу - [32]
А вечером я пришла к маме в гостиную, и мы залегли на диване перед телевизором, как в лучшие времена. Над покрытым толстой вязаной скатертью столом светился приглушенным оранжевым светом старый абажур с кистями. Сейчас он выглядел просто большим, а когда-то казался мне огромным. Наверно, и маме тоже. Сколько ему лет – пятьдесят? Пятьдесят, не меньше. Сколько лет, сколько шрамов… Мама долго гладила меня по спине, прежде чем задать вопрос, который, как видно, мучил ее достаточно давно.
– У тебя что-то случилось, Сашенька?
– Все в порядке, мамуля. Ничего такого, с чем нельзя справиться. Просто устала. Сессия, Костя… все как-то сразу навалилось.
– Но это ведь кончилось, правда? У тебя ведь вчера был последний экзамен, так?
– Так. Все кончилось. Не волнуйся.
Мама выдержала паузу, знаменуя переход к следующему пункту повестки дня.
– Значит, теперь в Палангу? Но я что-то не помню, чтобы ты брала деньги выкупить путевку…
– Ах, да, я ведь тебе еще не сказала, – проговорила я, пряча лицо у нее на плече. – Путевка сорвалась.
– Как сорвалась?!
– Очень просто. Знаешь ведь, как там у них в этих профкомах: объявился кто-то блатной – и всё, привет морскому ветру.
– Но как же теперь…
– Все уже устроилось, мамочка. Я еду на Кавказ с Лоськиным интеротрядом. У них там как раз освободилось место.
Мама отодвинулась, чтобы получить возможность взять меня за плечи и встряхнуть.
– Так, Александра. Ты можешь мне толком объяснить, что происходит? Почему я узнаю о таких вещах в последнюю минуту? Когда вы уезжаете?
– Самолет утром во вторник.
– Господи, самолет! Во вторник! – охнула мама. – И ты сообщаешь мне об этом вечером в субботу! Саша! А если бы я не спросила?
– Ну, мамуля, мамулечка… – замурлыкала я, беря проверенный многими испытаниями тон. – Я и сама узнала только вчера после экзамена. Потом сразу заснула. А сегодня с утра мы с тобой обе бегали туда-сюда, не поговорить. Вот сейчас только и время, я и рассказываю. Можно сказать, сразу, при первой возможности.
– Ах, Сашка, Сашка… – моя мама просто не умела долго сердиться. – Ну как так можно?
– А что такое? Ты ведь сама говорила: «Зачем тебе эта холодная Паланга? Ехала бы лучше с Костей на Кавказ, там солнце, там фрукты…» Ведь говорила?
– Ну, говорила…
– Ну вот! – констатировала я. – Следовательно, я всего лишь исполнила родительский наказ. Как истинно послушная дочь.
Мама рассмеялась и снова привлекла меня к себе.
– Да уж, истинно послушная… Ах, Сашка, Сашка…
Какое-то время мы просто сидели так и молчали, радуясь субботнему вечеру.
– Мамуля, – сказала я. – Я тут с Бимой советовалась насчет ожогов…
– Каких ожогов? – всполошилась она.
– Да нет, чисто теоретически. Ты ведь как-то говорила, что позор, как ожог – долго жжет, а потом шрам остается…
– Ну?
– Так Бима с тобой не согласна. Шрамы, мол, всего лишь часть жизни – что от позора, что от геройства, все равно.
Мама пожала плечами.
– Наверно, Бима права. Если уже есть шрам, значит, рана зажила. Проблема, когда рана остается открытой. Так тоже бывает, девочка.
– Бывает?
– Бывает… – мама подавила вздох.
– И у тебя было?
Она не ответила.
– Мам, ну что ты молчишь? И у тебя было?
– Было и есть, – тихо проговорила она с такой интонацией, будто отвечала не мне, а самой себе. – Целых две. Первая – когда уводили отца. Мне тогда было пять лет. Конечно, я ничего не понимала, но дети ведь оценивают происходящее по реакции взрослых. А это самая безошибочная оценка. Я стояла в прихожей. Там все было почти так же, как сейчас. Комод, вешалка. Я стояла у входа в кухню, прямо у дверного косяка, стояла и ревела, потому что чувствовала их страх, их отчаяние. Папа был уже в пальто. Он наклонился ко мне и сказал: «Все будет в порядке, Белочка. Я скоро вернусь, вот увидишь…»
Я подняла голову и увидела, что мама плачет.
– Не надо, мамуля. Ну, я и дура! Прости меня… не надо… У тебя поднимется давление.
– А второй раз был, когда уводили маму, – сказала она, отстраняя меня. – Я уже училась в институте. И только потом поняла, что все было точно так же. Точно так же. Я так же стояла в прихожей, прислонившись к тому же самому косяку, и так же ревела, и мама так же обняла меня и сказала… сказала…
– Мама, не надо!
Она смахнула слезы.
– …и сказала то же самое. То же самое! Те же слова, что и отец четырнадцатью годами раньше. «Все будет в порядке. Я скоро вернусь, вот увидишь…»
Я не знала, что ответить маме и надо ли отвечать вообще. Если рана остается открытой столько времени, то разве слова помогут? Поэтому я просто обняла ее покрепче.
Воскресенье мы договорились провести вместе – пойти в кино или в Эрмитаж, как раньше. Когда я была маленькой, мама часто таскала меня в Эрмитаж – ненадолго, на час-полтора, пока не устану. Мы проснулись поздно и, не торопясь, слопали восхитительный завтрак: яичницу, хлеб с маслом и холодную картошку с селедкой. День начался замечательно и обещал быть еще лучше. Потом мама ушла одеваться. Я мыла посуду, когда в дверь позвонили. На пороге стояли два милиционера.
– Вы к кому? – удивленно спросила я.
Они сначала протиснулись внутрь, а потом уже открыли рот:
– Романова Александра Родионовна?
Ленинград конца 70-х. Анна Соболева — очаровательная молодая женщина, казалось бы, целиком погруженная в советский быт, все-таки хочет настоящей любви. Ведь даже в очереди за мясом думается о чем-то «большом и чистом»… Где же она найдет любовь? На картошке.
Ленинград, середина 80-х. Саша Романова, так тщательно скрывавшая свой талант, изо всех сил пытается убедить себя, что жизнь не должна походить на остросюжетный триллер. Увы, судьба навязывает ей иное развитие событий — тем более что о необъяснимой способности Саши фатально влиять на чужие жизни становится известно тем, с кем ей вовсе не хотелось бы иметь дела.
На всю жизнь прилепилось к Чанду Розарио детское прозвище, которое он получил «в честь князя Мышкина, страдавшего эпилепсией аристократа, из романа Достоевского „Идиот“». И неудивительно, ведь Мышкин Чанд Розарио и вправду из чудаков. Он немолод, небогат, работает озеленителем в родном городке в предгорьях Гималаев и очень гордится своим «наследием миру» – аллеями прекрасных деревьев, которые за десятки лет из черенков превратились в великанов. Но этого ему недостаточно, и он решает составить завещание.
Книга для читателя, который возможно слегка утомился от книг о троллях, маньяках, супергероях и прочих существах, плавно перекочевавших из детской литературы во взрослую. Для тех, кто хочет, возможно, просто прочитать о людях, которые живут рядом, и они, ни с того ни с сего, просто, упс, и нормальные. Простая ироничная история о любви не очень талантливого художника и журналистки. История, в которой мало что изменилось со времен «Анны Карениной».
Проблематика в обозначении времени вынесена в заглавие-парадокс. Это необычное использование словосочетания — день не тянется, он вобрал в себя целых 10 лет, за день с героем успевают произойти самые насыщенные события, несмотря на их кажущуюся обыденность. Атрибутика несвободы — лишь в окружающих преградах (колючая проволока, камеры, плац), на самом же деле — герой Николай свободен (в мыслях, погружениях в иллюзорный мир). Мысли — самый первый и самый главный рычаг в достижении цели!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В жизни каждого человека встречаются люди, которые навсегда оставляют отпечаток в его памяти своими поступками, и о них хочется написать. Одни становятся друзьями, другие просто знакомыми. А если ты еще половину жизни отдал Флоту, то тебе она будет близка и понятна. Эта книга о таких людях и о забавных случаях, произошедших с ними. Да и сам автор расскажет о своих приключениях. Вся книга основана на реальных событиях. Имена и фамилии действующих героев изменены.
С Владимиром мы познакомились в Мурманске. Он ехал в автобусе, с большим рюкзаком и… босой. Люди с интересом поглядывали на необычного пассажира, но начать разговор не решались. Мы первыми нарушили молчание: «Простите, а это Вы, тот самый путешественник, который путешествует без обуви?». Он для верности оглядел себя и утвердительно кивнул: «Да, это я». Поразили его глаза и улыбка, очень добрые, будто взглянул на тебя ангел с иконы… Панфилова Екатерина, редактор.