Убью кого хочу - [2]

Поняла. Я метнула быстрый взгляд влево и тут же отвела глаза. Ну и картина! Прямо Васнецов, «После побоища» – или как она там называется. Даже круче. До этого мне еще никогда не приходилось видеть мертвецов, но, тем не менее, я ни капельки не сомневалась в том, что тела на полу ничуть не живее картинных васнецовских витязей. Можно смело вызывать черного ворона или кто там над ними летает. Стараясь больше не смотреть в ту сторону, я осторожно присела на краешек дивана. Сматываться, конечно, надо, но только не в панике. Паника еще никому не помогала – ни дурам, ни умным. Нужно немедленно встряхнуться, подобрать сопли и всё хорошенько обдумать.

Начнем с начала. Как я дошла до жизни такой? Ну, это относительно просто. Мы с Катькой договорились заканчивать курсовую работу по деталям машин. Обычно мы всегда занимаемся у меня, но тут она вдруг заартачилась. Почему, мол, опять у тебя? Почему, мол, хотя бы разик не у меня? Вопрос, честно говоря, идиотский, ибо прямой ответ на него ясен даже самому тупому ежу. Мы с мамой живем на Крюковом канале, недалеко от института, пешком двадцать минут. А Катька с ейными предками – у черта на куличиках, не то в Дачном, не то в Лигово. «Дачное»… «Лигово»… – я и слов-то таких не знаю. На Байкале бывала, в Средней Азии, в Крыму, на Кавказе, а вот в Дачном и в Лигово – нет, не приходилось. Хотя, вроде как тоже Ленинград в географически-муниципальном смысле. Ладно, Ленинград. Но какой, спрашивается, смысл переться туда-обратно сорок минут на метро с пересадкой, потом еще столько же на двух автобусах и на закусочку – четверть часа пешедралом? Какой смысл проделывать это путешествие за три моря при наличии хаты на Крюковом? Никакого. Это раз.

Кроме того, у меня отдельная комната с хорошим кульманом и гостиная с большущим обеденным столом, на котором можно разложить все конспекты, учебники и чертежи, и никто даже не пикнет. Мама приходит только под вечер, но и тогда ходит вокруг на цыпочках и осмеливается побеспокоить наши сиятельные персоны лишь нижайшей просьбой откушать бульон с пирожками или хотя бы яблочко. А что наличествует у Катьки в ее запредельном Лигово, где некогда подстерегали врага героические партизаны Кузькины? У Катьки – трехкомнатная квартирка, где, помимо нее и предков, обитают малолетний хулиганистый брат Вадик, дед-в-обед-сто-лет и две бабушки-старушки с обеих родительских сторон. Там, по Катькиным же словам, не то что чертежи разложить – ногу поставить негде! Это два.

Но вот ведь, попала подруге вожжа под хвост. А уж если Катьке что под хвост попало, то вылетит – не поймаешь. Просто такой период у нее нервный выпал: поссорилась со своим Мишкой, братец Вадик вконец достал сестренку фирменной лиговской простотой, окончательно развалились любимые югославские сапоги, накопились неприятные хвосты по зачетам, и, вдобавок ко всему прочему, еще и нарисовалась угрожающая задержка с тем, что, по идее, должно работать, как часы, с отрадной ежемесячной регулярностью. По всему по этому я даже не стала спорить. Чего не сделаешь ради подруги…

Как видно, Катька не ожидала столь быстрого моего согласия и оттого даже предложила встретить меня на автобусной остановке. Мол, дома у нас одинаковые, особых примет нет, за исключением пивных ларьков, да и те растут только на углах, а идти-то надо внутрь, в глубь микрорайона, не заблудиться бы. Тут бы мне, дуре, и согласиться. К несчастью, моя убогая соображалка в тот момент глухо спала, опьяненная сознанием беспрецедентного благородства своей хозяйки.

– Не боись, Катерина! – уверенно отвечала я. – Как-нибудь доберусь. В крайнем случае, язык до Киева доведет.

– До Киева тебе не надо. Да и проще до него, до Киева. Ты адрес-то записала? – спросила Катька. – Там у меня во дворе холм. Особая примета. Запомнишь? Лучше запиши.

Ее уже явно мучили серьезные сомнения. Думаю, что если бы в ту минуту я слегка поднажала, то всё вернулось бы на круги своя, к темным водам Крюкова канала, большому обеденному столу и бульону с пирожками. Но я, повторяю, слишком тащилась тогда от ощущения собственной героической жертвенности.

– Я пока еще не сенильная, записывать. Так запомню. Выходить на следующей остановке после бульвара Неизвестного Солдата. Улица Партизана Кузькина, дом 7-а, квартира 31, на холме. Правильно?

– 7-б! – простонала Катька, закатывая глаза. – Не 7-а, а 7-б! Как говорит мой братец-ублюдок Вадик, в этом доме только «б» и живут. Шуточка такая – дурацкая, зато запоминающаяся. Только «б» и живут. Запомнишь?

– Аск! – беспечно заверила я на чистейшем аглицком языке. – Спрашиваешь!

Но день спустя, сойдя на углу улицы Партизана Кузькина и проспекта Отважных, я уже на все лады проклинала свою глупую беспечность. Проспект Отважных, так его растак… здесь, в краю партизан и неизвестных солдат, безусловно, могли выжить только самые отважные. У них-то наверняка все было рассчитано по минутам и по шагам: где следует залечь и затаиться, а где, наоборот, сделать короткую ударную перебежку к автобусу. Неудивительно, что в этих дальних краях, где, как в песне, кончаются рельсы метро, я выглядела совершеннейшей недотепой. Потратила уйму времени на то, чтобы найти нужную остановку. Опоздала ввинтиться в толпу, штурмующую заднюю дверь. Долго ждала следующего автобуса; они ходили так редко, как будто их всех пустил под откос партизан Кузькин. К моменту начала финального марш-броска от угла до двери Катькиной квартиры я уже провела в дороге без малого два с половиной часа и чувствовала себя совершенно измученной.