Убийство времени. Автобиография - [74]

Шрифт
Интервал

Вот и все, что я хотел сказать о сугубо формальных или административных проблемах, которые затрагивает ваше письмо.

Однако этими проблемами дело не ограничивается. Ведь я подозреваю, что мотивы, стоящие за вашим требованием, хотя они могут трактоваться и сугубо формально, на деле являются в значительной степени политическими. Думаю, они могут быть изложены в следующей последовательности утверждений: (1) перенос занятий с территории университета означает поддержку забастовки (а) вместе с террором и вандализмом, (б) без террора и вандализма, которые имели место. (2) Поддерживать забастовку «плохо», (а) потому что она противоречит правилам кампуса; (б) поскольку это означает, что мы работаем на размывание тех самых учреждений, которым мы обязаны своим существованием в качестве интеллектуалов и людей, получающих жалование (причем второе — в значительно большей степени). Отсюда следует, что (3) перенос занятий из университета «плох» и здесь у нас те же самые пункты (а) и (б), что были выше. Прошу простить меня за то, что излагаю все это в столь схематичной манере. Мои резоны в том, что я обращаюсь к вам как к администратору и хочу показать, что даже политические мотивировки вашего требования не работают, если смотреть на них с точки зрения чисто административной. Я также хочу прояснить, что в своем отношении к забастовке вы смешиваете не связанные между собой доводы и в целом запутываете дело. Но именно в случаях кризисов, подобных тому, что происходит сейчас, мы должны блюсти осторожность и не действовать, не осуждать, не запрещать и не требовать на неверных основаниях. Мы должны быть осторожными и не возводить в общее особые резоны и особые аргументы, и мы должны блюсти себя, чтобы не замутить свой разум предположениями, которые хотя и понятны эмоционально, но не имеют ни фактических оснований, ни фундамента в гуманном отношении. Держа это в уме, позвольте мне изучить одно за другим утверждения, с которых я начал этот абзац.

Начать следует с того, что утверждение (1) очевидным образом не может быть верным (удивительно, как много людей, з том числе и студенты, и преподаватели, считают его корректность чем-то вполне само собой разумеющимся). Ведь вполне возможно переносить занятия из кампуса ради того, чтобы защитить студентов, а не потому, что я поддерживаю забастовку. Возможно даже поступать таким образом ради удобства бастующих — а именно потому, что мы уважаем их настрой, однако не разделяем его, а также потому, что некто согласен с их целями (грубо говоря, это позиция, которую занимаю я, но с одной существенной оговоркой, о которой ниже). Эти вещи столь ясны и очевидны, что я не могу уразуметь, каким образом мыслящие люди или люди, которым предписано быть мыслящими по работе (деканы, вице-председатели, главы подразделений) могут рассуждать как-то иначе. Тем более я не могу понять, каким образом перенос занятий из университета означает поддержку террора и вандализма. Однако позиция, которую вы заняли в нашей короткой беседе, именно такова. Хуже того — вы в то же самое время с победоносным видом тыкали меня носом в Уилер Холл, словно бы уже было установлено, что он был уничтожен в результате поджога и по прямому приказу вожаков Фронта. Неужели это и есть тот вид мышления, которому вы учите своих студентов? И если да, то как вы можете удивляться плодам этакого обучения?

Следующий пункт: утверждение (2а) определенно не может быть корректным — особенно ввиду того, что мирное пикетирование и т.д. было закреплено как право в академическом совете, когда 3 февраля члены сената приняли акт Тассмена[82]. В целом здесь мы находимся в административном вакууме, поскольку насчет ЭТОГО Случая нет четких правил. Утверждение (26) я не могу понять. Я пока ни разу не слышал, чтобы Фронт освобождения третьего мира или его сторонники полагали разрушение университета в качестве своей официальной политики. Это, несомненно, подорвет их собственные устремления к большему участию в управлении университетом. Карл Мак, выступая перед моим курсом, со всей ясностью заявил — хотя это вроде бы должно было быть ясно и так — что продолжающееся существование университета имеет огромное значение для всех людей из «третьего мира». В конце концов, они хотят сюда поступить, учиться именно здесь и готовиться к работе на благо своего сообщества. Конечно, они предлагают некоторые изменения, но ведь это совсем другое дело. Взгляните на проблему так, как можете именно вы, и вам станет ясно — даже более широкий и более политический контекст не может поддержать вашего требования вернуть занятия в кампус. В то же время этот контекст добавляет еще один довод в пользу обучения вне кампуса. Теперь я перейду к изложению этого последнего и, на мой взгляд, решающего аргумента.

Мы оба участвовали во встрече академического Совета 3 февраля, хотя скорее всего — с очень разными чувствами. С моей точки зрения, эта встреча показала почти полную неспособность факультета, со своей стороны, понять позитивные силы, скрывающиеся за теперешним кризисом, неспособность выразить сочувствие этим силам таким способом, который поняли бы забастовщики. Я знаю, что вы моментально ответите, что не испытываете сочувствия к громилам, бродягам, поджигателям и людям, чьи умственные и моральные недостатки напоминают нам о нацистах (ваши собственные слова) и т.д., и т.п. Что же, это не тот аргумент, который я хотел высказать. Но в связи с тем, что «бродяги», «громилы» являются снова и снова — как в Сакраменто, так и теперь уже, по всей видимости, в Мозес Холле


Еще от автора Пол Фейерабенд
Наука в свободном обществе

Пол Фейерабенд - американский философ, автор знаменитой «анархистской теории познания».Как определить соотношение между разумом и практикой? Что такое «свободное общество», какое место отведено в нем науке, какую роль играют традиции? На чем должна быть основана теория, которая могла бы решить основные проблемы «свободного общества»? Об этом — знаменитая работа П. Фейерабенда «Наука в свободном обществе», впервые публикуемая на русском языке без сокращений.


Рекомендуем почитать
Сподвижники Чернышевского

Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.


Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последняя тайна жизни

Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.


Зекамерон XX века

В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.


Островитянин (Сон о Юхане Боргене)

Литературный портрет знаменитого норвежского писателя Юхана Боргена с точки зрения советского писателя.


Год рождения тысяча девятьсот двадцать третий

Перед вами дневники и воспоминания Нины Васильевны Соболевой — представительницы первого поколения советской интеллигенции. Под протокольно-анкетным названием "Год рождение тысяча девятьсот двадцать третий" скрывается огромный пласт жизни миллионов обычных советских людей. Полные радостных надежд довоенные школьные годы в Ленинграде, страшный блокадный год, небольшая передышка от голода и обстрелов в эвакуации и — арест как жены "врага народа". Одиночка в тюрьме НКВД, унижения, издевательства, лагеря — всё это автор и ее муж прошли параллельно, долго ничего не зная друг о друге и встретившись только через два десятка лет.