Убийство в поместье Леттеров - [13]

Миссис Мэнипл, как раз передававшая ей блюдо с грибами, тушеными с яйцом, взглянула на нее с восхищением:

— Твоему цвету лица, девочка, не грех позавидовать. Похоже, это ты у нас живешь в деревне, а мисс Элли — городская мышка. Сразу видно, что румянец у тебя натуральный, не то что у некоторых. Тоже мне, воображают, что кого-то можно обмануть румянами. Как бы не так! Осторожнее с тарелками, мисс Элли, деточка, — они огненные!

Они вернулись в столовую как раз в тот момент, когда Джимми добрался примерно до середины одной из своих обычных бесконечных историй:

— Ну вот, тогда я Хавершему и говорю… Не тому Хавершему, которого ты, Энтони, знавал, — тот, бедняга, скончался, — а его племяннику, то бишь сыну брата покойного, того самого, который переехал на север. Не помню уж, зачем его туда понесло. Вряд ли затем, чтобы работать на производстве или строительстве, потому что, помнится, в математике он никогда силен не был. По-моему, это было как-то связано с пароходной компанией, да впрочем, это не важно. Так вот, про его сына. Неплохой паренек, но в сельском хозяйстве ничего не смыслит. Стал мне рассказывать про урожаи оливок в Италии. Он там проходил службу в составе восьмой армии и чего только не плел про тамошний благословенный климат! А я ему говорю«Все это превосходно, но знаете, милейший Хавершем, оливки — они и есть оливки. Для итальяшек, может, это то, что надо, но у нас, знаете ли, оливки не выращивают…»

Джимми неторопливо продолжал свое невразумительное повествование. Было видно, что он страшно доволен собой, хотя смысл этой истории так и остался загадкой для слушателей.

Энтони по этому поводу никакой досады не испытывал Скорее наоборот — он уже забыл, когда в последний раз ему было так хорошо. Среди этого он вырос, все это было частью его отрочества: семейные сборища, девушки, помогавшие убирать со стола, и милейший Джимми, настолько довольный собою, что сердиться на него было просто невозможно. Его истории скучны и однообразны? Ну и что из того? Умелых рассказчиков на свете сколько угодно, но когда ты среди своих — блистать красноречием ни к чему. Ведь это не главное. Главное, что твои близкие, твоя семья — рядом с тобой. И каждый знает, кто чего стоит, и никому не нужно ничего доказывать. Да, что ни говори: нет на свете более уютного, спокойного места, чем лоно семьи…

Предаваясь сладостным размышлениям, Энтони вдруг поймал на себе взгляд Лоис, и от его умиротворенного настроения не осталось ни следа. Во взгляде этом, пронзительно остром, словно алмазная грань, явственно читалось жгучее презрение к Джимми и одновременно с этим — твердая надежда отыскать следы того же чувства на лице Энтони. Волна ненависти захлестнула Энтони. Да как смеет она искать в нем сообщника!

После ужина Лоис величественно проплыла в гостиную, увлекая за собой обоих мужчин. Порыв Энтони остаться и помочь убрать со стола никто не поддержал. «Да брось ты, девочки все сделают сами!» — беззаботно заметил Джимми, а Джулия со смехом добавила:

— Иди, играй и не путайся под ногами.

— Сколько человек будут пить кофе? — спросила она у Элли, возвратившись на кухню. — Меня можешь исключить, я его не люблю. Вы какими чашками пользуетесь?

— Старинными, ворчестерскими.

— Мы с Минни тоже не пьем кофе. И Джимми с недавних пор от него отказался. Значит, только Лоис и Энтони. Но Лоис заваривают отдельно. Она пьет черный, по-турецки.

— Так похоже на Лоис! Ну, Энтони так пить не станет, он любит с молоком.

— У Минин уже все готово. Лоис всегда выпивает одну чашку и добавляет туда ванили. Да, и не забудь поставить на поднос маленькую бутылку коньяка.

— Фу, гадость! — сказала Джулия с легкой гримасой.

Все вышли на террасу. Всю лужайку, огороженную невысокой сероватой стеной, скрывала тень от огромного кедра, которым страшно гордился Джимми. В этом году на нем было много шишек, и от этого казалось, будто по мощным ветвям расселись стайки маленьких совят. С противоположной стороны лужайку окаймлял цветочный бордюр, переливавшийся всевозможными оттенками в лучах вечернею солнца. Стоял один из тех тихих, безветренных вечеров, когда небесная синева, уже не дышащая зноем, делается особенно чистой и прозрачной.

Неохотно, один за другим, хозяева и гости потянулись обратно в дом. Состояние глубокого покоя вновь охватило Энтони. Минутная вспышка гнева прошла. Он снова ощутил себя в мире с семьей и самим собою.

Минни понесла из комнаты поднос с пустыми чашками. Внезапно Лоис быстро поднялась со своего места и торопливо двинулась следом за ней. Она так спешила, что, проходя мимо, задела Минни, и чашка Энтони, стоявшая на подносе, опрокинулась набок. Войдя в кухню, Минни принялась мыть и расставлять чашки на место. Полли Пелл, худенькая, робкая девушка лет семнадцати, к тому времени уже справилась с обеденной посудой и теперь вытирала бокалы. Она делала это медленно и тщательно — так, как учила ее миссис Мэнипл. Минни перекинулась с ней несколькими словами — расспросила Полли о крестинах первенца ее замужней сестры, одобрила выбранное для младенца имя — и направилась обратно в гостиную. Когда она шла мимо уборной, расположенной подле парадного входа, странные, сдавленные звуки, доносящиеся оттуда, заставили ее замедлить шаг. На краткий миг она замерла в тревожной нерешительности, но затем все-таки толкнула Дверь. Та легко подалась. Войдя внутрь, Минни обнаружила Лоис, скрючившуюся над унитазом. Тело ее сотрясали рвотные спазмы.