Убийство с гарантией - [47]

Они подготовились к его появлению лучше, чем он думал, не только составили меню праздничного обеда, но и, как могли, уберегли его от соблазнов, перед которыми, по их мнению, ни один урка не устоит. Мама, наверное, пыталась сопротивляться, но Золотые Руки не из тех, кто пускает такие вещи на самотек. Раз им придется принимать у себя отбросы общества, следует позаботиться о безопасности. Вторая догадка вытекала из первой и была ее логическим продолжением. Водка не закончилась. Сейчас бутылка лежит где-нибудь под матрасом, или впихнута между комплектами постельного белья, или заставлена книгами. Зэк, он ведь как поступит, по их мнению? Он сначала допьет залпом бухло, потом, грохнув о стену бутылкой, сделает из нее «розочку» и приставит ее к горлу матери: отдавай мне твои украшения. Они, может, и дверь-то не прикрыли до конца, чтобы намекнуть: ты у нас на виду, затеять что-нибудь и не думай. Заметался по квартире, с ужасом думая, что мама могла постирать его джинсы и те еще не высохли — слава богу, не постирала, вот они, на полу. Стал в них запрыгивать, едва не упал.

Футболку все не мог надеть нормально — то шиворот-навыворот лезла, то задом наперед. Носки чистые только взял, носки-то хоть украсть у них можно, ящик с тряпками не закрыт? Золотые Руки всхрапнул угрожающе, сквозь сон выражая недовольство. Присмотрелся — слава богу, его это носки, старые, но целые. Прикрывая дверь, пожалел, что не оставил записку, в которой посоветовал им прятать еще и ножи. Шнурки уже в подъезде завязал и выбежал во двор, где прохлада мазнула успокаивающе по мокрому лбу.

В магазинчике, отстояв очередь из трех старушек, бухнул на кассу две маленькие бутылочки коньяка и шоколад. С раздутыми карманами вышел на улицу — ну, встречай меня, город, буду сейчас пить на твоих улицах, и плевать, рад ты мне или нет. Первую бутылочку осушил в три глотка прямо у магазина и, дождавшись приветливого теплого толчка изнутри, пошел не спеша вдоль кленовой жидкой аллеи.

Помогай, коньяк. Ты, в отличие от водки, не подведешь, и успокоишь, и согреешь. Сразу же выяснилось, что распивать в городе не так-то легко, если ты один. Кажется, все на тебя косятся. Самое верное место — парк, и покурить можно, и посидеть. По мере поступления коньяка всплыло еще одно неприятное обстоятельство: он, оказывается, совершенно отвык от женщин.

Он пил и смотрел на них, проходивших мимо. Принимал сам факт их наличия, как принимают солнечную ванну после долгого заточения в подземелье — с удовольствием, но осторожно, так, чтобы не получить ожоги. Но коньяк свое дело знал. Бредя по парку с третьим шкаликом и пиная ногами листья, он присел, чтобы завязать шнурок, а когда встал, понял — все, отпустило. Он наконец впал в блаженное состояние между пьяностью и трезвостью, пребывать в котором благодаря свежему воздуху сможет долго. Больше не страшно. Тело наконец требовало женщину. Не нужно ничего выдумывать и себя подстегивать, желание при нем и уже подталкивает — иди к ней, иди. Можно выпить еще одну бутылочку для верности, а дальше он справится без понуканий.

Желание победило робость. Ляжки курящей неподалеку тетки в короткой юбке теперь больше манят, чем пугают. Тело, которому уже хотелось тискать, гладить, целовать, встало и пошло себе потихоньку к метро, и его уже ничто не остановит. Одна из девиц вильнула задом напоказ — спасибо, девочка, уже не надо. Мне есть кого трогать.

Жаль, мама с отчимом не дали толком подготовиться. Поспал кое-как, хорошо хоть, помылся. Ощупал лицо — щетина пока не наросла. Выдохнул в ладонь, отметив, что в дыхании ощущается только алкоголь и никакой рвоты. Долго выбирал в стеклянной оранжерее букет, с гордостью ощущая себя причастным к миру влюбленных. Все возвращается на круги своя. Сумерки красивы. Город его принял назад. У него рандеву, и, если честно, кажется, уже стала оттопыриваться ширинка. Продавшица цветов кокетничает с ним, у нее и в мыслях нет, что еще утром он был в бараке. «Вы для кого букет выбираете?» — весело спросила она, и он ответил: «Для прекрасной дамы», не поморщившись от банальности фразы, потому что это была чистая правда. «Какая она? — продолжала настаивать девушка, глядя ласково. — Опишите ее, чтобы мы могли выбрать цветы для нее одной». — «Она — удивительная. Ласковая и очень нежная», — сказал он. «Возьмите красные розы, они ей точно понравятся». Да, действительно, розы, и только они. Ничего, что пошло, зато это правильно. В алкогольном магазине пересчитал наличность и, несмотря на то что правильным сейчас было бы экономить, купил дорогое шампанское, его девочка не пьет всякую дрянь.

Метро втянуло в себя, обдало теплым воздухом, от которого слегка закружилась голова. Доехал до «Технологического института», а потом задремал и проснулся за две остановки до «Проспекта Просвещения». Один цветок оказался сломан. Просунул стебель поглубже в целлофан. Снова представил ее прелести. К черту изначальный план с романтической волокитой. Они давно знают друг друга, и условности им ни к чему. Быстренько напоить ее и уложить в постель. Когда вылезаешь из койки, можно наплевать на все то, что казалось важным до секса. Все эти нелепые ритуалы с завариванием чая, поиском полотенца и тапочек. Нужно будет обнять ее крепко, призывно, залепить рот, из последних сил бормочущий протесты, поцелуем и отнести на кровать. Они оба готовы к тому, чтобы отдаться друг другу. В какой-то момент она обмякнет, и руки, вяло отталкивающие его, сомкнутся вокруг его шеи. Так они и познакомятся. Познав друг друга, они сразу же расслабятся, размякнут. Она будет ходить перед ним в чем мать родила или в прозрачной комбинации, они допьют шампанское и станут спокойно трепаться обо всем на свете, сидя на кухне. Он расскажет ей, как долго ждал этой встречи, и она признается, что тоже мечтала о ней, хоть и не была готова к такому напору. Но лицо у нее уже будет не взволнованное, а мягкое и удовлетворенное, и его руки, шарящие по ее телу, уже не будут оттолкнуты. А потом они снова пойдут в кровать, где на этот раз он набросится на нее со всей яростью своей страсти. И уж поверьте, больше она не станет возражать. Они промучают друг друга до самого утра. Уж он получит от нее все, что ему причитается, выжмет ее без остатка, и сам выложится по полной. Каждую просьбу о пощаде он отвергнет безжалостно. Его девочке придется принять на себя удар и удовлетворять все желания, которые в нем накопились. Утром она уснет у него на плече голышом, обмякшая, как ее комбинация на полу, которую у нее уже не будет сил надеть. Он полюбуется еще какое-то время ее утомленным лицом с искусанными губами и только тогда уснет сам. И утром не будет уже никакой неловкости, и можно будет за приготовлением завтрака рассказать ей что-нибудь о тюрьме. Что-нибудь, что не вызовет у нее горечи и не напугает. Первое время ей придется стать его наложницей, рабыней. Нужно будет, чтобы она взяла отгулы на работе, не до работы ей будет поначалу. Они даже из дома выходить станут редко, разве что чтобы чуть отдышаться. Сердце колотилось где-то в горле. Он даже в подростковом возрасте так не возбуждался.