Убийство на улице Чехова - [35]

1

Со мной бывало и раньше, когда я проводил всю ночь на ногах, а утром принимался за работу, словно я только что встал, хорошо выспавшись. И на этот раз я был в форме, но меня охватило нервное возбуждение, подобное тому, какое испытывает пассажир, серьезно рискующий опоздать на свой самолет. Представьте себе этого пассажира: остаются считанные минуты до отлета, а светофоры, будь они прокляты, останавливают такси, на котором он едет в аэропорт, на каждом перекрестке! Такой пассажир сидит как на иголках, в его душе бушуют гнев, проклятия, страстное желание схватить за горло свою неудачу и безмолвное, но горячее обращение к судьбе — быть терпеливой… Подобные чувства испытывал и я.

Судьба должна была войти в мое положение, черт возьми! Это была моя большая игра, я впервые бросал кости против ставки из чистого золота!

Да я и не просил у нее так уж много, ибо САМ решил теоретическую часть следствия. Она должна была помочь мне в практических делах, в завершении обработки материалов. А это означало предоставить Манчеву время для того, чтобы он смог доказать, что доктор Беровский «попался»; это означало помочь и мне, обеспечив «зеленую улицу» на пути, который мне предстояло пройти, чтобы припереть Краси Кодова к стенке и заставить Дору Басмаджиеву заговорить со мной более уважительно.

Манчев располагал достаточным временем, и у меня (хотя я и ходатайствовал перед судьбой, чтобы она предоставила ему еще какое-то время) было обнадеживающее предчувствие, что он успешно справится с задачей. Этому человеку до сих пор везло, он каждый год передавал в руки судебных органов одного-двух грабителей. Он принадлежал к той категории инспекторов, которые родились, как говорится, под счастливой звездой. Природа не дала им много ума, но одарила счастьем! Сейчас, — думал я, — он хотел сцапать (или уже сцапал) доктора Беровского en flagrant délit[8], как говорят французские юристы. Счастье счастьем, но очень важно для инспектора и то, каким ориентиром он руководствуется. Я дал Манчеву такой ориентир, что, будь он слепым и хромым, все равно придет к одному из двух возможных убийц.

Да, моя гипотеза зиждется на реальных предположениях, на глубоком знании человеческих слабостей. Каким бы я был криминалистом, если бы не умел читать в сердцах и умах людей? Любителя отельной жизни и картежника Краси вилла могла ошарашить. У честолюбивого ученого доктора Беровского мог помутиться рассудок под влиянием эйфорического состояния, а известно, что в таком состоянии человек может убить даже своего самого близкого друга. Примеров сколько угодно! Разве Александр Македонский, охваченный сумасбродными амбициями о мировой славе, не поднимает руку на своего самого близкого боевого товарища и не отправляет на тот свет сына великого Аристотеля, своего недавнего учителя и наставника?

Истина была такова: я глубоко верил в свою гипотезу, но чувствовал смущение в связи с тем, что располагал слишком малым отрезком времени, чтобы доказать свою правоту. А правоту можно было доказать одним-единственным путем — приперев к стенке Краси Кодова, Беровского и Басмаджиеву разоблачениями — настолько сильно, чтобы они сами подняли руки. И если Манчев уже положил руку на плечо доктора Беровского, то я должен был одолеть и двух других участников аферы и установить, действовал ли Кодов самостоятельно или в компании с парочкой Беровский — Басмаджиева.

Сама по себе задача меня не смущала, она мне казалась не такой уж и сложной, только бы не пронизывало мои нервы как током отвратительное чувство, что я упущу «самолет»… Это чувство возникло не случайно, оно было вызвано угрожающе поднятым указательным пальцем генерала. Генерал хотел, чтобы я доложил ему окончательный результат предварительного следствия в восемь часов вечера… Подумайте сами — уже приближался второй час дня. А на пять я назначил совещание со своими сотрудниками, чтобы подвести итоги достигнутых результатов и обобщить ПОЛОЖЕНИЕ.

Мне оставались какие-то три часа!

Как не просить судьбу быть более терпеливой? Снисходительно улыбаться и обвинять меня в суеверии будут лишь те, кто и понятия не имеет о том костре, на котором жарится инспектор. В сущности, таких костров много, и не знаешь, какой из них сожжет тебя раньше: служебная ли ответственность, честолюбие ли, надежды ли самого различного характера, которые затаились в душе, или та зловещая страсть, которая гонит охотника за зверем и не дает ему покоя до тех пор, пока он его не схватит.

Я признаюсь: до этого момента мои ноги жгли самые горячие угли честолюбия и надежд самого различного характера, которые я затаил в своей душе. Сейчас у меня под ногами заискрились, если можно так выразиться, «угольки ответственности». Ах, этот поднятый указательный палец нашего старого, нашего опасного генерала! И еще другое чувство начало жечь душу — чувство, которого я до сих пор не испытывал в своей работе следователя: во мне начало расти озлобление (сохрани меня бог!) против трех негодяев, которые подстроили мерзкий номер с профессором. Я начал испытывать злобу и против Кодова, и против Беровского, да и против Басмаджиевой тоже, хотя она и была на вид такой хрупкой и беспомощной. Я злился не потому, что эта шайка лишила жизни крупного ученого. В криминалистике известно, что страсть людей к собственности и славе затащили половину рода человеческого в царство Сатаны. Просто эта моя проклятая тропка, хитря и путая следы, мешала мне на двух основных направлениях. Во-первых, они компрометировали меня перед начальством, расшатывали веру начальства в инспектора, в его «детективные» способности. Во-вторых, компрометируя меня перед шефами, они превращали надежды, которые я таил в своей душе, в мыльные пузыри. А ведь я, как и любой человек, жил какими-то надеждами, я о них не раз упоминал. Тот, кто бьет себя в грудь, уверяет мир, что работает только за «идею», не откровенный человек. Идея идеей, но я стал следователем не так просто. Идейные побуждения нацелили меня на этот путь. Но это частности более высокой категории. В обычной жизни человек, включая и следователя милиции, инспектора, живет надеждами более практического характера. Ведь и у инспектора есть семья, о которой он должен заботиться, дети, которым он обеспечивает будущее, жена с прихотями, а сверх всего этого ведь и у него есть свое честолюбие.