Убийство на кафедре литературы - [9]

В зале появились первые признаки бури. Профессор Авраам Калицкий поднял руку, встал и провозгласил тонким голосом:

— Надо уточнить оригинальный смысл слова «пародия». Непозволительно столь безответственно его применять!

Его слова потонули в море выкриков. Все глаза (камера зафиксировала это) устремились на Тироша, который с достойной похвалы сдержанностью (формулировка Тувье) успокоил спорщиков:

— Господа, ну хватит, это ведь всего лишь факультетский семинар, к чему такие страсти?

Однако камера запечатлела удивленный взгляд Идо, который в полном замешательстве слушал Тироша, в то время как тот, на правах руководителя семинара, в нескольких словах подвел итоги обсуждаемой темы. Тирош, глядя на часы, заявил, что время ограничено и пора завершать.

Никто из факультетских не решился вымолвить ни слова. Молчали и постоянные участники семинара, не имеющие отношения к университету.

Официально их никто не приглашал, тем не менее они аккуратно посещали все факультетские открытые занятия. Среди них были три учительницы со стажем, которые стремились «обогатить свой внутренний мир» путем участия в такого рода мероприятиях; два литературных критика, покинувших академические круги и теперь регулярно, с завидной последовательностью атакующие бывших коллег в литературно-сплетнических разделах малопопулярных газет; были здесь и несколько иерусалимских чудаков — любителей искусства.

Все они молчали, даже Менуха Тишкин — старшая из трех учительниц, которая всегда задавала профессиональные вопросы после длинного вступления. А Рухама никак не могла определить, не отдавала себе отчета в том, что же, собственно, произошло.

Техник стал упаковывать аппаратуру, Идо с силой стряхнул со своего плеча руку Ароновича и вышел из зала почти довольный.

Рухама стояла в стороне, до нее долетали обрывки фраз, но она в них не вникала. Тувье все еще стоял у стола, теребя зеленую скатерть. Он напоминал Рухаме партийного функционера — из тех, что приезжали к ним в поселение читать лекции, сидели за столом в общей столовой, покрытой, по случаю прибытия гостей, зеленой скатертью. Она их презирала.

Графин был пуст. Часы Тувье лежали на столе. Он, кивая, внимательно слушал Тироша. Наконец Тирош встал со своего кресла, и они направились к выходу. Тирош дружелюбно улыбнулся Рухаме:

— Ну как, понравилось?

Тувье расценил выступление Идо как своеобразное проявление эдипова комплекса, восстание против духовного отца.

— Мне жаль его, но у меня тоже нет другого объяснения, — говорил Тирош, — и все же я доволен, что так получилось. Я всегда считал Додая интересным парнем.

Рухама заметила нечто новое в выражении зеленых глаз Тироша. Этого выражения она не видела раньше никогда. Возможно, это был страх. Приступ страха вдруг объял на мгновение и ее саму. Тувье молчал. Вид у него был измученный и рассерженный.

Они втроем поднялись к лифту, который вел к подземной стоянке.

Даже спустя десять лет после прибытия в Иерусалим Рухама не могла самостоятельно найти дорогу в лабиринте этой стоянки. Круглое здание комплекса гуманитарных наук, все секции которого — чтобы облегчить ориентацию — были выкрашены в разные цвета, пробуждало в ней непонятный страх. Она знала лишь дорогу к зданию Майерсдорф — университетской гостинице и путь к лифту, что вел на стоянку. Когда ей нужно было попасть на кафедру литературы, она проходила через лабиринт Майерсдорфа, иначе у нее не получалось.

Шауль отверг предложение зайти к ним на вечернюю чашку чаю, и Рухама с Тувье проводили его к машине, после чего вернулись к своей светлой «субару», стоявшей в темном углу стоянки.

В подземной стоянке Рухаме почему-то всегда было боязно до тошноты. Поэтому при виде фигуры, вышедшей из-за угла, у нее невольно вырвался крик. Она успокоилась, лишь увидев смущенного Идо.

— Тувье, — сказал он, — мне нужно с тобой поговорить.

Тувье открыл дверцу машины. Огни на стоянке осветили напряженное лицо Идо. Рухама услышала в голосе мужа гнев, который искал выхода:

— Да, я тоже думаю, что нам стоит поговорить после того, что сегодня случилось. Ты свободен завтра?

— Нет, не завтра, мне нужно сейчас.

В голосе Идо послышались нотки паники. Рухама знала, что муж не сможет отказать ему.

— Ладно, поезжай за нами, — сказал Тувье.

Идо глянул на Рухаму. Она поспешно опустила глаза.

— Насчет Рухамы не беспокойся, — сказал Тувье, — она оставит нас одних. Верно?

Она кивнула.

В машине Тувье все пытался угадать причины поступка Идо.

— Не надо было позволять ему ехать, — повторял он без конца, — с тех пор как он вернулся, его как подменили.

Рухама не отвечала. В ней пробудилось некоторое любопытство. Идо уже стоял у входа в их квартиру на втором этаже большой многоэтажки в районе Гива Царфатит. На лице его были признаки тревоги.

Когда они зашли в квартиру, на Рухаму накатила усталость, она сказала «спокойной ночи» и пошла в спальню. Она еще слышала шаги Тувье, шарканье сандалий Идо, который последовал за ним на кухню, стук чашек, вопрос Идо:

— Как это включать?

Но в это время она уже была в постели, под простыней, лишней в эту жаркую ночь. Даже открытое окно не помогало. Воздух снаружи был сухой и горячий. Под звук телевизора из соседней комнаты она заснула.