Убийство на кафедре литературы - [58]

Михаэль заметил, что смерть Тироша не давала супругам Шай права на его имущество, к тому же эта версия никак не объясняет гибели Додая.

Увидев вспышку гнева в глазах начальника, Михаэль понял, что за этим последует.

— Здесь вам не университет, как некоторые думают! — закричал Арье и стукнул кулаком по столу.

Все на мгновение затаили дыхание, никто не посмел улыбнуться.

— Я не обязываю тебя арестовать Шая немедленно только потому, что у тебя нет доказательств, ведь любой судья увидел бы мотив преступления в том, что Тирош жил с его женой, а ответы этого самого Шая неубедительны.

— Я хотел с ним поговорить сегодня еще раз, — сказал Михаэль.

— Где ты его найдешь, он же преподает все утро, у меня записано, — заметила Циля.

— Можно добраться и до горы Скопус, — возразил Белилати, — ну так он не будет преподавать, если понадобится, в чем дело, что важнее? Лучше, чтобы его арестовали? Тогда он вообще ничего преподавать не будет.

— А что с химиками? — заинтересованно спросил начальник полиции округа, как будто не было вспышки гнева.

— Со слов жены Додая я понял, — сказал Михаэль, — что баллоны и все водолазное снаряжение были в кладовке у них в доме, внизу. Там простой замок, но, как здесь написано, кладовка часто вообще открыта, и любой мог проникнуть к баллонам. Я так понял, что у Додая не было связей с химлабораторией и в газах он ничего не смыслил. Я не думаю, что мы должны выполнять их работу, касающуюся Додая, — пусть они себе там в Негеве голову ломают, — но мы решили, что существует связь между этими двумя случаями, хотя баллонами пока не занимались.

— Аронович, — сказал Эли Бехер.

— Что с ним? — спросил Михаэль.

— Он хотел стать руководителем кафедры, но Тирош был против, и ради него специально собрали заседание кафедры. При этом Аронович предупредил, что должен быть дома в час дня. Все время об этом говорил. Я спросил его почему, в чем, собственно, дело, но он отмолчался. Потом сказал, что у него жена больна. Так я поехал к ним домой, в Кирьят Ювель, на улицу Рабиновича — там, где эти виллы, и поговорил с соседями. У Ароновича жена и двое взрослых детей. С сыном все в порядке — изучает медицину и все такое, а дочь — психически больная и много лет находится в больнице «Эзрат Нашим», а по выходным он ее забирает домой. Может, учитывая его внешний вид, я думал, у него дома будет все такое жалкое… — Бехер замолчал, посмотрел в сторону. — Ладно, это к делу не относится, — сказал он нерешительно.

— Давай, давай, — подбодрил его Белилати.

— Нет, просто дом у него красивый, с садиком, за которым только жена его ухаживает, а сама она такая хрупкая, нельзя сказать, что красавица, — ей уже за пятьдесят, благородная такая…

— Ну? — сказал Белилати. — Так в чем же дело?

— Как-то странно, — сказал Бехер, игнорируя Белилати, — он обращался только к Михаэлю, — я не успел ничего сказать, но это изменило мою точку зрения. Он тоже не дурак.

— Никто не говорит, что он дурак, вопрос в том, надо ли его подозревать, — сказал Арье Леви.

— Он и вправду поехал за дочкой в конце недели, забрал ее домой. Это мы проверили. Но то, что он в самом деле ненавидел Тироша, — это факт!

— Мог ли он быть до того в кабинете Тироша или нет? — нетерпеливо спросил Арье Леви.

— Не знаю. В больнице сказали, что он был там примерно в час и что он всегда приходит в это время. Машины у него нет. Он сказал, что ехал двумя автобусами, потому что не признает такси. Я не думаю, что он мог успеть.

— А ты его спрашивал, что было написано на той бумаге, которую мы нашли в кабинете Тироша? — спросил у Эли Михаэль.

Тот кивнул.

— Ну? — вмешался Белилати.

Эли не обратил на него внимания:

— Он сказал, что это нужно читать с ударением на первом слоге, а не на втором. Я его спросил, что он имеет в виду. Так он… — Эли покраснел и протянул руку за стаканчиком кофе. — Он сказал: «Молодой человек, немножко образования вам бы не помешало. Идите и посмотрите, что изменил Агнон в книге „Поэзия“». Ну так я правда этого не знаю.

В кабинете наступила напряженная тишина. Арье Леви барабанил пальцами по столу.

— Так в чем же все-таки дело? — выкрикнул он в сторону Михаэля. — Может, образованные знают?

— Эта книга Агнона вышла после его смерти, — вполголоса сказал Михаэль, — она не закончена, насколько мне известно, там нет последней части.

— Ты спрашивал его, что он имел в виду? — спросил Леви Бехера.

— Он сказал что-то про гниение и проказу. Я вообще наполовину не понимал его иврита, не знал, что ему сказать, — смутился Бехер.

— Там есть что-то про проказу? Гниение? Ты с этим знаком? — спросил Леви Михаэля с нарастающей агрессивностью.

— Не помню, но у него есть один рассказ про проказу, — ответил Михаэль, подумав.

Арье Леви покраснел от злости.

— Я не об этом спрашиваю, — сказал он грозно, — и лекции мне здесь сейчас не нужны!

— Ну, я не помню. Там пятьсот страниц, — запротестовал Михаэль, глядя на носки своих сандалий.

— Так какое это имеет отношение к делу? — спросил Арье Леви. — Вряд ли тут есть какая-то связь с нашим делом.

— Может, он как раз писал статью об этом? — предположил Михаэль.

— И никаких черновиков не осталось? Ничего? — засомневался Белилати. — Так бывает? Что же это получается — человек что-то пишет, у него не получается, он выбрасывает бумаги в корзину и никаких черновиков не остается? — спросил он Михаэля. Тот кивнул утвердительно.