Убийство на кафедре литературы - [111]

— Вы менее умны, чем я думал, — он сделал пренебрежительный жест и посмотрел в окно за плечом следователя.

Михаэль ждал.

— Я хотел ему помочь, — сказал Тувье как бы про себя, — я пришел к нему для того, чтобы он сделал то, что — я верил — он может сделать. Не потому, что он мой друг, а потому, что я верил: он — настоящий художник. Но когда выяснилось, что он не художник, не творец и что он жил за счет искусства, созданного другим, — он потерял право на существование. Он извлекал личные выгоды из высшей ценности — искусства, ничего не давая взамен. Вы ничего не понимаете! Он поставил на передний план себя, а не искусство.

— Но ведь вы это сделали в приступе гнева, а не с заранее обдуманным намерением его уничтожить. Как вы можете говорить о служении искусству, о крестовом походе ради искусства, если вас обуяла спонтанная вспышка гнева?

На мгновение показалось, что Тувье в замешательстве. Он испытующе посмотрел на Михаэля, и в его глазах, как бы помимо его воли, промелькнуло нечто похожее на уважение к собеседнику.

— Я потом пожалел об этом. Это единственное, о чем я жалел. Понимаете, у меня нет никаких угрызений совести или чувства вины. Я утратил смысл жизни, вот и все, но виновным я себя не чувствую.

— Но может, все-таки в этом были замешаны и личные мотивы? — медленно спросил следователь, в глубине души надеясь, что это не так и что побудительные мотивы Тувье в самом деле окажутся высокими. Этот вопрос снова вызвал у Тувье вспышку гнева.

— Глупости! — взвизгнул он. — Никаких личных мотивов! Я потребовал от него, чтобы он публично во всем признался, но он полагал эту идею абсурдной. Он меня поднял на смех. Вот причина того, что я утратил всякую осторожность и взорвался. Если бы он признался в содеянном перед всем миром, вернул бы призы и все прочее, может, у меня и не было бы необходимости его убивать. В любом случае — я об этом не сожалею. Разумеется, я должен буду заплатить за это, что меня, признаться, уже не очень волнует. Главное, чтобы наконец поняли: есть люди, побудительные мотивы которых отличаются от обычных. Это не рядовые люди, они действуют не из ревности, не из страсти к наживе и прочих такого рода вещей.

Почти с любовью в голосе Михаэль сказал:

— Так расскажите, что же случилось.

Тувье посмотрел на следователя с подозрением. Михаэль осторожно, не меняя выражения лица, сказал:

— Мы говорим о том, от чего зависит вся ваша дальнейшая жизнь. Пожизненное заключение за убийство с заранее обдуманным намерением или же определенный срок за убийство, совершенное в состоянии аффекта. Мне это представляется принципиальным. А вам?

Тувье вытер лицо. В комнате было очень жарко. Он оглянулся и продолжил монотонно, голосом, хорошо знакомым Михаэлю по следствию:

— С тех пор как Идо пришел ко мне после семинара, все рассказал и дал прослушать кассету, я думал о предстоящем столкновении с Тирошем. Я, как и все, видел, что Идо вернулся из Америки в жутком состоянии. Но не знал почему. Я был в совершенном шоке после семинара, не понимал, что же там произошло. А потом пришел он и все объяснил.

— Что же он сказал? — спросил Михаэль с деланным равнодушием.

— Он сказал, что был у Тироша дома через несколько дней после своего возвращения, что рассказал Тирошу о своей встрече с Борисом Зингером и обо всем, что за этим последовало.

Тувье замолчал.

— И как же реагировал Тирош?

— Идо говорил, что Тирош отреагировал «трагическим молчанием», но, как я теперь понимаю, он просто обдумывал дальнейшие шаги, — горько сказал Тувье.

— А почему Тирош не убил его на месте?

Тувье заморгал:

— Вы имеете в виду — тогда? Когда Идо был у него дома?

Михаэль кивнул:

— Почему Тирош дал Идо уйти с такой информацией и ждал почти месяц — до этого погружения? Такое кажется вам логичным?

— Вы не знаете Идо. Шауль попросил Идо дать ему время и пообещать никому не говорить об этом, пока он, Тирош не решит «эту проблему». Идо пообещал. Каждый, кто знал Идо, не сомневался, что ему можно доверять. Обещания свои он выполнял железно.

— То есть, — задумчиво произнес Михаэль, — Тирош ждал возможности, по-вашему? Он знал о том, что Идо занимается подводным плаванием?

— Люди, близкие к Идо, знали, что он собирается в Эйлат в конце учебного года, закончить курс подводного плавания. Даже мне это было известно.

— А зачем Идо все это рассказал вам?

— Не знаю, — сказал Тувье сломленным голосом, — я действительно не знаю. Выходит, он не сдержал своего обещания.

— Так что же было, когда Идо пришел к вам?

Прошло несколько долгих минут, прежде чем Тувье снова заговорил:

— Идо пришел ко мне. Понятно, что сначала я ему не поверил. Не хотел верить. Мною владели другие чувства. Но это было недолго. Пока он не поставил кассету. Идо попросил Бориса Зингера прочесть несколько стихов Фарбера для записи на магнитофон. И Зингер начал читать все стихи Шауля. В конце концов я поверил. У меня не было выбора. В основном меня убедили изменения, которые сделал Тирош: Борис произносил слова, имена, которые Тирош изменил в соответствии со здешними реалиями. Березы Фарбера он изменил на сосны, медведи превратились в шакалов.