Убийство на Дворянской - [7]

Хитрово-Квашнин трижды перекрестился и с поклоном произнес:

– Упокой, Господи, души усопших раб твоих!.. Прости им все согрешения вольные и невольные, не лиши их царствия небесного, вечная память, вечный покой!

По кладбищу пробежал ветерок, слегка коснувшийся лица штабс-ротмистра. «А, может, это дед и бабушка так сказали мне до свидания?» – подумалось ему.

Он в последний раз взглянул на могилы и тронулся к выходу. Вдруг где-то неподалеку послышался пьяный голос:

– Что ж, выпью за упокой твоей души, Ермолай Силыч… Враг ты мне, злодей, обидчик, а вот, хожу к тебе, поминаю.

Хитрово-Квашнину стало интересно, кому же так досадил покойник. Он прошел мимо покосившихся крестов, поросших темно-зеленым мхом, к могиле какого-то Е.С. Иванова с эпитафией на медной табличке: «Он честным был и службу нес исправно, умел он людям угодить, начальству же – подавно». Привалившись плечом к кресту, возле могильного холмика сидел тощий человек средних лет с небритым одутловатым лицом в измятой поношенной одежде и стоптанных ботинках. Из кармана его торчал початый стеклянный полуштоф, в руке была зажата оловянная кружка. Сделав основательный глоток, выпивоха вытер губы рукавом сюртука, повел головой и заметил подошедшего офицера.

– Здравия желаем, господин хороший! – улыбнулся он, отстранившись от креста и сев ровно. – Могилку родственника пришли проведать?.. Благое дело! Я вот тоже к своему притащился, вечная память ему и царствие небесное.

– Вы, кажется, врагом его назвали.

Полупьяный посетитель кладбища пожал худыми плечами и ухмыльнулся.

– Враг и есть, коли судить по справедливости. Он мне двоюродным дядей доводится, в канцеляристах всю жизнь оттрубил. Ну, и меня к чернильному поприщу пристроил. Но лучше бы он этого не делал! За свою работу он с просителей не деньги брал, а полуштофы, и меня, бедолагу, научил. Спервоначалу оно ничего, весело, в подпитии-то. А вот потом… Он «честным был и службу нес исправно» только лет до сорока пяти, а потом довела его горькая до ручки. Спился, потерял человеческий облик. И я вот весь пред вами – без места, пьян, в рубище. Кому такой нужен?.. И во всем он виноват, Ермолай Силыч! Сам в трясину, и меня за собой потянул!.. Лиходей он, душегуб, а я вот, хожу к нему на могилу, поминаю… Выпьем за упокой души раба Божия Ермолая, господин хороший!.. Хоть он мне и враг, а надо… Не желаете? Ну, что ж, это ничего, а я выпью, почему ж не выпить?

– Не советуют поминать усопших водкой.

– Ну, их всех, советчиков, в болото!

Оставив бывшего канцеляриста прикладываться к кружке, Хитрово-Квашнин вернулся к своему экипажу и приказал Митрофану ехать обратно. Миновав особняк дворян Сальковых, постоялый двор мещан Чайковских, дома Дмитрия Терпугова и Никанора Пустовалова, квартального надзирателя Александра Горлова, канцеляристов Михайловского и Попова, бричка за несколько саженей до поворота на Дворянскую свернула направо и оказалась на Соборной площади, украшенной храмом с незавершенной колокольней. На ней-то и располагалась Управа благочиния, которой руководил полицмейстер.

Сойдя с брички и одернув мундир, украшенный орденом Святого Георгия, Хитрово-Квашнин поднялся по ступеням серого здания на каменное крыльцо.

– Начальник на месте? – осведомился он у высокого и жилистого дежурного унтер-офицера. – Или где-нибудь в городе?

– Здесь, вашбродь! – заверил тот густым полубасом. – Пожалуйте!

Дворянин, чуть прихрамывая, прошел по коридору и толкнул дверь, которую украшала табличка с надписью «полицмейстер П.Н. Меньшиков». Кабинет c неброскими серыми обоями был небольшим по размеру. На самом видном месте висел портрет государя, одну стену занимал подробный план города, другую от пола до потолка заслонял стеллаж с разными полицейскими делами и отчетами, у третьей стояли напольные часы и вешалка. Хозяин кабинета сидел за столом и что-то выводил гусиным пером на листе гербовой бумаги. Будучи ровесником штабс-ротмистра, в отставку он вышел в 1813 г. в чине капитана из Черниговского пехотного полка. Путь боевого офицера был отмечен орденами Св. Анны 3-й степени и Св. Владимира 4-й степени.

Хитрово-Квашнин тихо кашлянул. Меньшиков поднял голову, и в следующий момент его лицо с правильными чертами озарилась широкой и приятной улыбкой.

– Евстигней Харитоныч, дружище, какими судьбами?!

Встав из-за стола с распростертыми объятиями, он по русскому обычаю трижды расцеловал приятеля и усадил в мягкое кресло. Лист гербовой бумаги исчез со стола и, как по волшебству, на нем появилась бутылка Клико. Секунда, и откупоренное шампанское красиво вспенилось в бокалах.

– За встречу! – произнес полицмейстер, улыбаясь. Он был в зеленом мундире с блестящими пуговицами и красным воротником, обтягивающих суконных панталонах и ботфортах со шпорами. На левом боку его висела длинная шпага с фигурной рукоятью. – Не часто, друг мой, ты балуешь своим посещением, не часто… Когда был в последний раз?.. Нет, не упомню… Это я в прошлом годе заглянул в твою Харитоновку. Как там она? Как прошла весенняя охота, посевная?

Приятели знали друг друга с юных лет – секунд-майор Харитон Авксентьевич Хитрово-Квашнин по пути из Петродарского уезда в Можайскую округу не раз заезжал с семьей в рязанское имение товарища по оружию секунд-майора Николая Петровича Меньшикова. Выпив вина, гость поделился любопытными случаями из уездной помещичьей жизни, поинтересовался здоровьем супруги полицмейстера, Варвары Петровны, урожденной из калужских дворян Комарской.