Убийство моей тетушки. Убить нелегко - [70]

…А на следующее утро попросила завтрак в постель (вообще-то я не одобряю и практически никогда не позволяю себе этого), объяснив Мэри, что долго не могла уснуть из-за маленького возгорания – о, ничего серьезного, совершенно незначительный случай, не стоит обращать внимания. Конечно, пришлось потрудиться, чтобы они с кухаркой не слишком разволновались и не переполошились. В конце концов мне это удалось, после чего все утро ушло на вполне безмятежный отдых. Наверное, проклятый кубик все еще действовал, погружая меня в некоторую вялость, ну что ж, тем лучше: такое мое состояние лишний раз заставит Эдварда поломать голову в тревоге, когда он вернется. Чтобы еще подлить масла в огонь (как уже надоел этот огонь!), я попросила доктора Спенсера нарочно составить телеграмму позагадочнее. Всего несколько слов, а поди ж ты – сочинение этого послания потребовало от нас особой тонкости, знаете ли.

Мне совсем не хотелось, чтобы Эдвард влетел в дом как сумасшедший и выдал себя прислуге, так что я почла за благо перехватить его у главных ворот, но, конечно, не предвидела попытки переехать меня – двойной попытки, так сказать, туда и обратно, – тут уж я совсем, можно сказать, вышла из себя. Уже потом прочла у него в дневнике: он принял меня за привидение, которое бродит вокруг места его предыдущего преступления. Теперь понимаю, что, в общем, у него имелись на то основания (смех, да и только), однако все это мне стало известно лишь недавно. Тогда же – и вплоть до момента, когда начала писать это послесловие, – я думала: речь идет об очередной, на сей раз уже совершенно дикой попытке отправить меня на тот свет. Уверенность в том, что Эдвард решился без оглядки идти напролом, и сподвигла меня на последние, крайние меры. Теперь понимаю: я заблуждалась, ну что ж – жизнь есть жизнь.

В общем, на тот момент я просто сгорала от ярости и почти выдала себя, высмеивая его багаж. Да и намерение ехать в Ллвувлл, честно говоря, просто выдумала.

С этих пор между нами возникло забавное недоразумение, так и не исчезнувшее до самого конца. Я уже приняла решение относительно тех мер, к которым прибегну, если он будет упорствовать в своем безумии, но в то же время пообещала себе и другое: поступить по совести. А именно – предупредить Эдварда самым недвусмысленным образом, что больше никаких глупостей не потерплю. Сейчас, оглядываясь назад, по-прежнему вижу: таковые предупреждения я рассыпа́ла ему, так сказать, в изобилии, – разве что открыто не сообщала, что собираюсь делать. Даже из самого дневника моего племянника видно: предупреждения были вполне очевидными и четкими, могу добавить – даже более очевидными и четкими, чем он пишет. Однако, как ни поразительно, сейчас, когда уже слишком поздно, я думаю: неужели он так ничего и не понял? Не понял, что его дурацкие замыслы были раскрыты?

Тем временем так дело и продолжалось. Я полагала, что он знает, что я знаю, и понимает мои намеки, а он полагал, что я не знаю, и игнорировал мои намеки или делал вид, что игнорирует. Неужели и вправду ничего не понимал? Такой идиот? Неужели хотя бы где-то в самой глубине души не открыл смысла происходящего? Наверное, я отчасти успокаиваю себя такими мыслями, но, право, положа руку на сердце, разве это было трудно?

В общем, я думала – и до сих пор склонна так думать, – что уж когда застала Эдварда за «Британской энциклопедией», до него наконец дошло. Вряд ли он заметил, что случайно загнул краешек страницы, которую читал и которую я благодаря этому сама потом прочла, но ведь это любому стало бы ясно и так! Нет? Естественно, я перепугалась, увидев, что речь идет о ядах. Ужасно неприятная штука – яд, чертовски трудно с ней бороться, и такие болезненные от него, говорят, последствия… Но, ей-богу, я была уверена, что спугнула племянника. Что полностью отвадила его от мысли применить яд. Поэтому, когда он уехал в Лондон, искренне надеялась: вся эта мерзкая история уже позади, можно вздохнуть полной грудью и жить дальше спокойно, не изводя себя постоянными мыслями о том, что еще замышляет этот чертов проказник.

Глава 5

Но пока он находился в отъезде, я что-то опять занервничала. Обратила внимание: в дневнике Эдвард начал допускать умолчания, не так детально писать о своих идеях. А если такая тенденция еще усилится? Я не верила, будто племянник заподозрил или вот-вот заподозрит, что я читаю его записи, но ведь он просто из суеверия может отложить перо, когда осозна́ет: все, что отражается на бумаге, все его задокументированные планы летят в тартарары. А еще вероятнее, ему просто надоест писать…

Пока его не было, я все беспокоилась и беспокоилась по этому поводу, а также из-за того, что мне предпринять в ответ, если Эдвард не уймется, и мне так не хотелось принимать никаких мер, что буквально стало нездоровиться. Наверное, если бы я могла в то время переговорить, посоветоваться с добрым доктором Спенсером, мне сделалось бы лучше, но как-то не хотелось посвящать его в свои замыслы. Пришлось волноваться одной. Пожалуйста, когда вы дочитаете оставшиеся несколько страниц, помните: я была на грани нервного срыва!