Убийство Моцарта - [43]
«Боже мой, как это прекрасно! – воскликнула она. – Это чудо, подлинное чудо. Когда же вы сочинили эту вариацию, Вольфганг?»
«Пока вы репетировали „Фигаро“.»
Он попросил Эттвуда сыграть арию «Мальчик резвый», а сам стал маршировать взад-вперед по комнате, изображая актера и певца. Его движения были стремительными и веселыми, он несомненно старался для Энн, как вдруг я услыхал презрительный шепот Сальери:
«Военный марш. Через год о нем никто и не вспомнит».
Да Понте извинился перед Моцартом за обед, и тот ответил:
«Лоренцо, обед был отменный, а вы олицетворение гостеприимства. После музыки еда для меня самое главное, хотя я отдаю должное и любви».
Моцарт был оживлен, не верилось, что всего несколько дней, как он встал с постели; он излучал энергию. С такой энергией ему не страшны болезни, подумал я.
Он шутил, что мадам Помпадур отказалась поцеловать его, потому что он был слишком мал, а Мария Терезия именно поэтому его и поцеловала, что он был молод. Я заметил, что Сальери вновь насторожился, – уж не надеялся ли он использовать это против Моцарта, ведь после смерти Мария Терезия почиталась в Империи чуть ли не за святую. И да Понте тоже был озабочен.
«По-вашему, Моцарт, царственные особы жестокосердны?» – спросил Сальери.
Моцарт посмотрел на цветы, благоухавшие в ящиках под окнами, и осторожно снял с них трех мертвых пчел.
«И почему они не прожили дольше? Может быть, что-нибудь было им во вред? – спросил он. – Вчера они весело жужжали, а сегодня мертвы. Когда мне было четырнадцать, я видел, как повесили двух воров. Тогда я был восхищен быстротой казни. А теперь я вижу, как смерть косит преждевременно и слишком многих. Она унесла мою мать, моих детей, моих родных, моих дорогих друзей. Но значит ли это, что жизнь жестока?»
«Так как же, по-вашему, Моцарт, – повторил Сальери, – жестокосердны или нет царственные особы?»
«Не более других людей».
«Вы любили Марию Терезию?»
«А Иосиф ее любил?»
«Но он ее сын!»
«Все мы считались ее детьми. Я ее любил. Когда мне было шесть лет». «А после?»
«По крайней мере, он понимает в музыке», – уклончиво ответил Моцарт.
«И это все?» – настаивал Сальери.
Моцарт улыбнулся проказливой улыбкой, а мне почудилось, что он бродит по краю отвесного утеса. Один неверный шаг и… Заметив мое беспокойство, он рассмеялся и сказал:
«Не терзайтесь, Михаэль, от меня так просто не отделаться, разве только убить».
Рассказ О'Келли взволновал Джэсона. Слова Моцарта об убийстве не давали ему покоя. На лице О'Келли была написана печаль; Эттвуд задумался, казалось, его мысли витали где-то далеко; Браэм нервно кусал губы, словно сдерживая слова, о которых мог потом пожалеть; лицо Тотхилла выражало растерянность и смущение. А о чем думала Дебора?
– Теперь, когда господин Отис выяснил все, что ему нужно, я надеюсь, он доставит нам удовольствие, сыграв что-нибудь свое, – нарушил неловкое молчание Эттвуд.
Как недальновиден Эттвуд! Выяснил все, что ему нужно! Джэсон перебрал в уме людей, с которыми ему еще предстояло встретиться: Констанца и ее сестры, Эрнест Мюллер, Бетховен, Сальери, здоров он или безумен, все равно.
– Господин Эттвуд, как по-вашему, Моцарт был убит? – прямо спросил Джэсон.
Воцарилось молчание.
– На вашем месте я бы не стал доискиваться ответа, – ответил Эттвуд. – Вмешательство в чужие дела не сулит ничего хорошего.
– Но вы согласны с тем, что рассказал господин О'Келли?
– Разумеется не во всем! – Эттвуд сухо рассмеялся.
– Значит, все было не так?
– Я действительно припоминаю, что Моцарт жаловался на почки и что он не мог есть некоторые кушанья, помню, что Сальери этим заинтересовался, но, с другой стороны, Сальери просто гордился своими познаниями в кулинарии. Это вовсе не значит, что он убийца.
– Я этого не говорил.
– Но подразумевали.
– Если вы придерживаетесь иной точки зрения, мне хотелось бы ее услышать.
– Мне нечего добавить к рассказу Михаэля. Я не люблю толков. – Заметив сомнение Джэсона, Эттвуд добавил: – Припоминаю, как Сальери советовал Моцарту не пренебречь уроками, которыми так увлекались многие дамы-любительницы, причем некоторые из них принадлежали к благородным и богатым семействам. Сальери уверял Моцарта, что это обеспечит ему надежный доход. Кто знает, возможно, Сальери был прав. На его месте я бы, наверное, дал тот же совет. Кто бы отказался от услуг, автора «Свадьбы Фигаро» и «Дон Жуана».
– А какие у вас с ним были отношения, господин Эттвуд?
– Последнее письмо я получил от него незадолго до смерти, когда он уже потерял надежду приехать в Англию и, видимо, понимал, что умирает; оно кончалось так: «Не забывайте меня, Томас. Ваш искренний и преданный друг В. А. Моцарт». Вскоре он умер. Внезапно. Неожиданно. И все же, если вы столь уверены, что Сальери враждебно относился к Моцарту, то почему Моцарт пригласил Сальери и Кавальери на представление «Волшебной флейты», да потом еще согласился отужинать у Сальери? Если Сальери был врагом Моцарта, то зачем мой уважаемый друг принял его приглашение?
Браэм, внимательно слушавший Эттвуда, заметил:
– Энн Сторейс рассказывала мне о письме, полученном от Кавальери, где та писала об этом ужине. Энн и Кавальери были друзьями.
«Нагим пришел я…» – это биографический роман о жизни и творчестве великого французского скульптора Огюста Родена. Дэвид Вейс (хорошо известен его роман о жизни В. А. Моцарта «Возвышенное и земное») – большой мастер биографического жанра сумел создать в романе «нагим пришел я…» художественный образ Родена, нарисовать живо и интересно эпоху, в которую он жил и творил, его окружение.
"Возвышенное и земное" – роман о жизни Моцарта и его времени. Это отнюдь не биография, документальная или романтизированная. Это исторический роман, исторический – потому, что жизнь Моцарта тесно переплетена с историческими событиями времени. Роман – потому, что в создании образов и развития действия автор прибегал к средствам художественной прозы.
Александр Ковинька — один из старейших писателей-юмористов Украины. В своем творчестве А. Ковинька продолжает традиции замечательного украинского сатирика Остапа Вишни. Главная тема повестей и рассказов писателя — украинское село в дореволюционном прошлом и настоящем. Автор широко пользуется богатым народным юмором, то доброжелательным и снисходительным, то лукавым, то насмешливым, то беспощадно злым, уничтожающим своей иронией. Его живое и веселое слово бичует прежде всего тех, кто мешает жить и работать, — нерадивых хозяйственников, расхитителей, бюрократов, лодырей и хапуг, а также религиозные суеверия и невежество. Высмеивая недостатки, встречающиеся в быту, А. Ковинька с доброй улыбкой пишет о положительных явлениях в нашей действительности, о хороших советских людях.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.