Убийство Моцарта - [41]
Квартира да Понте на Кольмаркт показалась мне куда роскошнее жилища Моцарта на Гроссе Шулерштрассе; нам прислуживала экономка поэта и ее хорошенькая шестнадцатилетняя дочка, да Понте не скрывал, что она его любовница. Сначала шел обмен обычными вежливыми фразами, но когда да Понте вынул украшенную бриллиантами золотую табакерку, у Сальери расширились глаза от зависти. Сальери, ожидавший, когда да Понте первым пригубит вино – привычка всех итальянцев, живущих в Вене, – спросил:
«У вас новая табакерка, Лоренцо?»
«Да, новая, Антонио», – похвастался да Понте.
«А я и не знал, что вы нюхаете табак».
«Редко, но нюхаю. В данном случае я не смею оскорблять дарителя».
«Кого же?»
«Императора. Это подарок Иосифа».
Сальери усомнился.
Тогда да Понте расхвастался:
«Мало того, Иосиф еще наполнил ее дукатами».
«За что же такая честь?»
«За заслуги перед государством. А может быть, и за „Фигаро“».
«Может быть!» – усмехнулся Сальери, явно не доверяя своему другу.
«Не верите?» – Теперь рассердился да Понте.
«За „Фигаро“? – Сомнение в голосе Сальери достигло предела. – Я согласен, Лоренцо, музыка мелодичная, и ваши юные друзья Сторейс и О'Келли неплохо справились со своими партиями, но сюжет сулит вам неприятности. Он не свидетельствует о вашем благоразумии».
«Я считал, что мы уладили дело, когда Иосиф разрешил постановку, а потом присутствовал на премьере», – вмешался Моцарт.
«Тем не менее, недовольство осталось, – настаивал Сальери. – Я пытался предупредить Лоренцо, как опасно читать книги, запрещенные в Австрийской империи, но он не внял моему предостережению. От книг этих французских бунтовщиков один вред».
«Даже от Бомарше?» – изумился Моцарт.
«В первую очередь!» – отрезал Сальери.
«Я сам знаю, на какой сюжет писать мне музыку», – с достоинством ответил Моцарт.
«Значит, вы считаете, что то, чего нельзя сказать, можно спеть?»
«Сомневаюсь, чтобы публика прислушивалась к словам».
«И, тем не менее, слова были услышаны многими и не понравились. Вы играете с огнем. И можете поплатиться за это».
Поймав умоляющий взгляд да Понте, Моцарт примирительно сказал:
«Я ценю вашу заботу, маэстро Сальери. Что же вы нам посоветуете?»
«Снять со сцены „Фигаро“».
Воцарилось молчание. Да Понте, пытавшийся до этого примирить враждующих, теперь еле сдерживал гнев; не скрывала своего изумления и Энн. Даже более дипломатичный, чем я, Эттвуд, и тот, казалось, не верил своим ушам. Я хотел было вступиться за Моцарта. Как посмел Сальери делать подобное предложение? Один лишь Моцарт сохранял внешнее спокойствие.
«Это не так просто осуществить, маэстро», – сказал он.
«Невероятно! – воскликнул наконец да Понте. – Да разве!…» – Он задыхался от бешенства.
«Спокойней, Лоренцо, – Моцарт был сама сдержанность. – Почему вы считаете, что нам следует приостановить показ „Фигаро“, маэстро Сальери?»
«Ради вашего же блага».
«Вы очень заботливы».
Трудно было понять, шутит Моцарт или говорит всерьез. «Так почему же, маэстро?» – продолжал допытываться Моцарт.
Мне почудилось, что в это мгновение они уподобились двум дуэлянтам, оба ловкие в обращении со шпагой, стремительные в движениях, оба не бледнее обычного, правда, Сальери был сильно нарумянен по французской моде. И все же они расходились в самом главном. Сальери вечно настаивал, что говорит одну правду, но ему редко верили; Моцарт почти не употреблял этого слова, но ему верили всегда.
Сальери разукрашивал свою музыку модными выкрутасами, но она не пробуждала чувств; Моцарт презирал дешевые эффекты, но его музыка трогала сердце. Не удивительно, что его талант пугал Сальери. Никому не превзойти Моцарта, Сальери это знал. Я даже пожалел его, но лишь на мгновение.
«Послушайте, Моцарт, я хочу по-дружески предостеречь вас, – продолжал Сальери. – Многие дворяне оскорблены „Фигаро“. Они негодуют, что графа непрестанно обводят вокруг пальца. И в конце концов окончательно оставляют в дураках, да еще таким унизительным образом. Что же ждать от вас в будущем, если сейчас вы решились сочинить столь скандальную оперу, как „Фигаро“? Иосиф не вечен, у него слабое здоровье, он бездетен, а его наследник Леопольд куда более строгий правитель».
«Поэтому вы так озабочены, маэстро?»
«Именно поэтому. Я слыхал, что из-за „Фигаро“ Тайный совет просит Иосифа ввести строжайшую цензуру. Это может вообще погубить оперу. Погубить всех нас».
Моцарт, казалось, раздумывал над предложением Сальери, но я не мог больше сдерживаться. Две мои роли в «Фигаро» были мне очень дороги. Я заметил, что Энн порывается что-то сказать, а Эттвуд, обычно столь сдержанный, не скрывает своего огорчения, даже да Понте на мгновение лишился дара речи, и тогда я воскликнул:
«Господин Моцарт, всем нравится ваша музыка, кроме тех людей, которые слишком тщеславны, чтобы признавать достоинства других. Нас столько раз вызывали на бис, что император вынужден был вмешаться, иначе опера продолжалась бы до утра».
«У него были и другие причины», – заметил Сальери.
«Какие же?» – спросил Моцарт.
«Всех не перечислишь! Запомните, я предупреждаю вас как друг», – настаивал Сальери.
«Господин капельмейстер, я вас очень прошу не снимать оперу!» – воскликнул я.
«Нагим пришел я…» – это биографический роман о жизни и творчестве великого французского скульптора Огюста Родена. Дэвид Вейс (хорошо известен его роман о жизни В. А. Моцарта «Возвышенное и земное») – большой мастер биографического жанра сумел создать в романе «нагим пришел я…» художественный образ Родена, нарисовать живо и интересно эпоху, в которую он жил и творил, его окружение.
"Возвышенное и земное" – роман о жизни Моцарта и его времени. Это отнюдь не биография, документальная или романтизированная. Это исторический роман, исторический – потому, что жизнь Моцарта тесно переплетена с историческими событиями времени. Роман – потому, что в создании образов и развития действия автор прибегал к средствам художественной прозы.
Александр Ковинька — один из старейших писателей-юмористов Украины. В своем творчестве А. Ковинька продолжает традиции замечательного украинского сатирика Остапа Вишни. Главная тема повестей и рассказов писателя — украинское село в дореволюционном прошлом и настоящем. Автор широко пользуется богатым народным юмором, то доброжелательным и снисходительным, то лукавым, то насмешливым, то беспощадно злым, уничтожающим своей иронией. Его живое и веселое слово бичует прежде всего тех, кто мешает жить и работать, — нерадивых хозяйственников, расхитителей, бюрократов, лодырей и хапуг, а также религиозные суеверия и невежество. Высмеивая недостатки, встречающиеся в быту, А. Ковинька с доброй улыбкой пишет о положительных явлениях в нашей действительности, о хороших советских людях.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.