Убийство Джанни Версаче - [36]

Эндрю знал о появлении Робби в жизни Дэвида, но продолжал уверять, что работает над собой, чтобы измениться и выправиться. Изменения в нем реально происходили, но, увы, только к худшему, но тут ему хватило смекалки поднажать на склонность Дэвида помогать сирым и убогим. «Таким уж человеком был Дэвид по своему характеру — всегда готов был подобрать копье из рук раненого товарища и ринуться в бой за него даже в ущерб собственным интересам», — говорит Рич Боннин.

По возвращении домой в Сан-Диего Эндрю пришлось продать свою Infiniti, выручив последние карманные деньги. При этом у него продолжали набегать проценты по просроченным платежам по кредитным картам, а сам Эндрю на фоне всей этой беспросветности принялся потреблять «кристалл» вперемешку с кокаином в таких количествах, что перепады его настроения стали заметны даже самым беззаботным из его друзей. «Он делался то буйно-шумным, то мрачно-молчаливым. То декламировал что-то, то просил оставить его в покое. И все эти перемены случались с ним моментально». «Он выглядел каким-то потерянным и одновременно издерганным, — говорит Майкл Мур. — Как торчок, короче». Но в то же время Эндрю продолжал ухитряться «созывать народ на обеды стоимостью в сотни долларов, а затем отлучаться оттуда за дорогими журналами по автомобилям и архитектуре и углубляться в их чтение при всех, — продолжает Мур. — Ему вообще был присущ моветон, особенно за общим столом. Мог принести прямо на обед какие-нибудь пыточные игрушки из секс-шопа…»

В середине ноября Эндрю еще раз приехал в Миннеаполис, на этот раз под предлогом посещения на выходных мероприятия по сбору средств, проводимого фондом «Дизайнеры против СПИДа» (DIFFA). В преддверии этой вечеринки Дэвид собрал у себя в мансарде гостей; заскочил туда на огонек и его бойфренд Роб Дэвис. Эндрю прилетел в пятницу, накануне мероприятия.

На разминочной вечеринке знакомые были удивлены изменившимся обликом Эндрю: «Он явился в хорошем, хотя и не вполне уместном смокинге, к тому же видно было, что он ему стал тесноват. Был он весь какой-то опухший, выглядел измотанным». Более того, всё поведение Эндрю было откровенно нелепым. Он делал всё, чтобы привлечь к себе хоть чье-нибудь внимание, но безуспешно. Тогда он подошел к фуршетному столу, украшенному парой горящих свечей, и подпалил бумажную тарелку. Еще один общий приятель Джеффа и Дэвида по имени Рик Аллен выхватил у него из рук и затушил тарелку. Эндрю с решительным видом положил на следующую тарелку стопку салфеток, поджег на свече, бросил на стол — и удалился из гостиной под вой сработавшей пожарной сигнализации.

* * *

Оглядываясь назад, остается только поражаться долготерпению окружающих в отношении Эндрю и его выходок. Однако факт остается фактом. Вот и Моника Сальветти, познакомившаяся с Эндрю на скандальной вечеринке перед благотворительным сбором DIFFA, уже после посиделок с ним за выпивкой в компании Дэвида и Рича Боннина на следующей неделе поспешила объявить его «светлейшей личностью». Чтобы произвести такое впечатление, Эндрю достаточно оказалось усмотреть у нее на книжной полке томик Исака Динесена[50], быстро пролистать его до своего любимого пассажа и с выражением зачитать его вслух. За выпивкой, говорит Моника, он был само очарование: «Эндрю был так культурен, он знал так много всего об изящных искусствах и литературе, и нам с ним всегда находилось о чем поговорить».

Ни Джефф, ни Дэвид не теряли надежды, что Эндрю угомонится, но все намеки и надежды были напрасными. Оставалось лишь терпеть его, ведь Джефф относился к Эндрю как к члену семьи: «С родными можно не соглашаться, можно не одобрять их поступков, но от них никуда не денешься». Эндрю же, по словам одного из друзей, жаловался, что ему крайне неуютно из-за того, что два самых дорогих для него человека живут вдали от него в одном и том же городе.

Распад имиджа

Спа-салон «Мустанг» открыт круглосуточно к услугам скрытых богатых бисексуалов и даже, поговаривают, кое-кого из адмиралов. «По выходным у меня собираются геи», — говорит владелец заведения Тодд Кауфман. «Мустанг» расположен в прилегающей к Хиллкресту и не столь еще цивильно-облагороженной части города к северу от парка Бальбоа, а потому там проще предаваться тайным утехам. С начала 1996 года Эндрю вдруг всплыл в «Мустанге» в роли мальчика, предлагающего быстрый секс за деньги. К осени того же года он уже ошивался там чуть ли не круглосуточно. «Вовсе не уверен, что он тут с кем-то сексом занимался, — говорит Кауфман. — А вот доставал он всех действительно изрядно». Эндрю околачивался там безо всяких перерывов на сон и выглядел истасканным и измотанным донельзя. Кауфману доводилось сталкиваться с этим синдромом и раньше. «Люди начинают вести себя так, будто они здесь поселились, — рассказывает он. — Выглядело всё так, будто он потерял работу и поехал со стапелей. Истории рассказывал просто запредельные». А ведь поначалу Эндрю был замкнут и вел себя там высокомерно-снисходительно. И куда только это девалось?

«В таких местах быстро понимаешь, кто чего стоит, — продолжает Кауфман. — Начинал он, весь выряженный в дорогие одежды; продолжил в джинсах, футболках и кожанках; а заканчивал уже в полной рванине. При банях люди приживаются тогда, когда им нечего больше ловить в собственной жизни. Вот они и сидят в барах до закрытия, а затем в банях до закрытия — и так они вроде бы избавляются и от одиночества, и от необходимости о чем бы то ни было задумываться, — рассказывает Кауфман. — Окукливаются, уходят в себя, зловеще затаиваются. Приходится, однако, их оттуда выуживать, ибо нужно». Эндрю появлялся в «Мустанге» по субботам в два часа ночи (после закрытия баров) и оставался там до следующей ночи, питаясь лишь сладостями из автомата или (реже) отлучаясь на полчасика в мексиканский фастфуд неподалеку перехватить какой-нибудь буррито. «В пять часов пополудни начиналась „Розанна“