Убийство Царской Семьи и членов Романовых на Урале - [234]

Как на характерный эпизод этого безвластия власти нельзя не указать на один маленький случай, когда Керенский в искреннем стремлении услужить Царской Семье должен был почувствовать полное свое бессилие. Когда местный Царскосельский совдеп перестал доверять Кобылинскому, что случилось очень скоро, то, дабы иметь своего постоянного соглядатая во дворце, он назначил, как уже упоминалось выше, в помощь Кобылинскому выбранного из своей среды прапорщика Домодзянца, армянина по происхождению. Это был глупый, грубый и нахальный человек. Он всячески домогался втиснуться как-нибудь во дворец, куда Кобылинский его упорно не допускал. Тогда он стал постоянно торчать в парке в то именно время, когда Семья выходила на прогулку. Однажды, когда Государь, проходя мимо него, по обыкновению встречи с офицером, протянул ему руку, чтобы поздороваться, Домодзянц не принял руки Государя и заявил ему, что он не может по должности помощника коменданта подавать руку арестованному.

Кобылинский об этом поступке Домодзянца сообщил Керенскому. Последний, приехав в Царское Село, посетил местный совдеп и имел разговор с председателем. Во время этого разговора председатель доложил Керенскому:

«Позвольте Вам доложить, господин министр, что вы выбрали в помощники коменданта прапорщика Домодзянца».

На это Керенский ответил ему резким голосом:

«Да, я знаю. Но неужели вы не могли выбрать другое лицо, не такого хама, идиота и дурака?»

Несмотря на столь нелестный отзыв господина министра, местный совдеп не счел нужным изменять своего выбора, и прапорщик Домодзянц остался на своем месте, нахально стараясь попадаться на глаза Керенскому, когда тот посещал дворец.

Назначение этого прапорщика Домодзянца было вызвано вовсе не служебной потребностью коменданта, а явилось результатом той глухой и непримиримой борьбы между членами Временного правительства и советом с. и р. депутатов, которая, несмотря ни на какие внешние, условные соглашения, внутренне ни на минуту не прекращалась начиная с 27 февраля и которая всегда оканчивалась победой совета, фактического распорядителя властью за все время существования Временного правительства. Когда совет узнал, что его противник замышляет вывезти Царскую Семью в Англию и затеял по этому поводу какие-то переговоры с представителями британского посольства, то, не считаясь с официальным признанием власти Временного правительства, он самостоятельно и независимо установил как в Царском Селе, так и на железных дорогах ряд мер, направленных к воспрепятствованию попытке Правительства исполнить свое намерение. К числу этих мер относилось и предложение Петроградского совдепа местному Царскосельскому совдепу назначить в качестве постоянного соглядатая прапорщика Домодзянца. Хотя все эти мероприятия шли совершенно вразрез с волей «законной» власти, но, в силу своего безволия и бессилия, Временное правительство вынуждено было «санкционировать», по выражению известного присяжного поверенного и товарища председателя исполкома совдепа Соколова, незаконные распоряжения Совета солдатских и рабочих депутатов.

Если охранники и представители революционной «законной» власти за время ареста Царской Семьи в Александровском дворце получили возможность присмотреться к личности, характеру, нравственно-религиозному облику бывшего Самодержца и Помазанника Российской Державы, то в свою очередь и Государь получил возможность подойти к значительной массе простого русского человека непосредственно, непосредственно быть в его среде, непосредственно говорить с ним, проникать в его интересы, в его душу, в его мировоззрение. До этой поры между обеими сторонами была стена, стена глухая, трудно преодолимая. Для одной стороны эту стену создало отступничество от веры в свое русское, историческое, идеологическое мировоззрение, а для другой – бюрократизм исполнительной власти и властолюбие боярщины. Теперь верхняя часть стены, созданная исполнительной властью и боярщиной, обвалилась, и стоявшие по обе стороны стены русские люди увидели друг друга. И что же?..

Одни, утратившие веру, взглянув угрюмо и злобно, взглянув, как судьи и обвинители, на представшего перед ними развенчанного Царя, постепенно, по мере знакомства с ним, стали изменяться, стали прозревать, стали делаться лучше, сердечнее, стали интересоваться им, стали заботиться о нем, стремились спасти его. В них вера была помрачена; потом как будто в них начали возрождаться признаки пробуждения веры, элементы морали, нравственности, духа. Они могли вернуться в массе и к вере.

С другой стороны стены стоял Царь, веривший в идею, веривший заочно и в народ. Он пошел к нему спокойно, доверчиво, с протянутой рукой. Один не принял, другой не принял, третий отвернулся, четвертый смутился, но вера Царя была слишком сильна – он не опускал руки. И вот нашелся один принявший руку, за ним – другой, потом – несколько, потом – много, потом… могла быть вся Россия. На тропе, отделенный стеной. Он не ошибался в своей вере: «народ добрый, хороший, его смутили злые люди и жиды…»

В своем кругу

«Обнявшись, с просветлевшими лицами, не обмолвившись еще ни одним словом друг с другом, они пошли в комнату детей».