Убийство А Ющинского (Речь в Киевском Окружном Суде 25 октября 1913 года) - [8]

Все те господа, которые следили за ним, все они знали, ни на минуту не сомневались, что убили евреи, что это ритуальное дело, и тот, кто был другого мнения, на их взгляд, был несомненно подкуплен. Красовский понимает, что кроме того начальства, которому он подчинен по закону, у него есть другое, которое за ним следит, которое ему не позволяет смотреть на дело иными глазами. И чтобы спасти свое положение, чтобы иметь возможность искать, ему приходится делать обидные и унизительные вещи, {27} приходится притворяться и лгать. Для того, чтобы против него не поднялась целая буря, ему приходится членам "Двуглавого Орла" угождать. Он говорит Голубеву и Розмитальскому, что и он подозревает евреев, что и он ищет улик против, них. Теперь Красовский обвиняется в двоедушии, но кто виноват в этом, кто сделал его необходимым, кто заставил его унижаться до объяснений перед Голубевым и Розмитальским, до притворства перед этими господами? И обвинение думает, что оно опровергло это объяснение тем, что Красовский о своих подозрениях против евреев говорил не только Голубеву и Розмитальскому, но и судебному следователю? Но разве эти правые разыскиватели в камере следователя, не как у себя дома? Разве не ясно было, что то, что он покажет следователю, станет известно и им? Ведь вот там, где разговор шел с глазу на глаз, куда правым сыщикам было добраться нельзя, у генерал-губернатора Красовский сказал то, что думал, т. е., что дело это рук не евреев, а дело воров.

Если ему он мог сказать правду, с ним мог быть правдивым, то говорить откровенно со следователем, который не смеет поставить наместо этих добровольных помощников, который дозволяет им опровергать его протоколы, делать приписки на них - Красовский не мог. За это двоедушие его теперь укоряют, а не хотят представить себе унизительное положение человека, которому вручают дело, на которого возлагают ответственность, но которому не позволяют по совести действовать. Вот то зло, несравненно большее зло, которое в это дело внесли расследователи справа, агенты патриотических организаций. Они не только мешали властям, они поднесь мешают и нам. И это естественно, потому что они молодые, горячие люди и внесли в это дело невероятное легкомыслие, что их возрасту {28} свойственно.

Что Голубев, прочитав Лютостанского, поверил в ритуальные убийства, это я ему в вину не поставлю; одни читают и в них верят, а другие отрицают, ничего не читая. Но дело совсем не в том, во что и почему верил Голубев. Важнее, как это отразилось на его показаниях. Вспомните ту историю, которую поднял Голубев с так называемым ходом в усадьбу Марра. Когда я слушал речи наших обвинителей, мне казалось, что я присутствовал при чем-то несерьезном, при какой-то игре, на каком-то представлении. Господа обвинители все до единого говорили о том, что в заборе усадьбы Марра была какая-то дыра, что эту дыру видел Голубев, в которую, будто бы, был вынесен труп. И мы все, всем судом, ходили туда, подходили к тому месту, где Голубев видел дыру, и нам говорили: "вот где труп пронесли". Но откуда взяли все это? Ведь даже если во времена Голубева там, действительно, дыра и была, то это вовсе еще не значит, что труп через нее проносили. Но кто же, в конце концов, видел эту дыру? Да никто, ни единый человек не видал. Сам Голубев ее никогда не видал. Он видел вовсе не дыру, а свежие гвозди в заборе и только. Только всего; несколько свежих гвоздей в заборе, которые он заметил в начале апреля, и вот уже все говорят о дыре, а гражданский истец Замысловский рисует картину: "Андрюша, на глазах свидетелей, вошел на завод Зайцева, и был вынесен уже трупом через эту дыру".

С первого раза кажется очень страшно и очень красиво - тут он вошел, а там его вынесли. И весь этот рассказ, все эти выводы из-за нескольких якобы свежих гвоздей в этом заборе. Мы спрашивали Голубева, сколько времени было этим гвоздям? Он говорил, я не знаю, может быть месяцев шесть. {29} И это улика, и этого достаточно, чтобы утверждать, что Ющинского здесь пронесли! Но чего же удивительного в том, что в забор гвозди вбивают? Как совершенно правильно заметил Шмаков, зимой заборы ломают, весной их нужно чинить. Тогда как раз кончалась зима, началась весна, снег более владений не ограждал, была слякоть, пора было привести забор в приличный вид. И вспомните к тому же, какое это было время. Это было как раз после открытия трупа Ющинского; там, за городом, было гуляние, кто только туда ни ходил. Теперь смеются над свидетелем Добжанским, который не нашел лучшего места пить водку, как возле пещеры; но вот сам студент Голубев ходил в нее ночевать, на спор пошел попробовать крепость своих нервов. Видите, что там происходило, сколько собиралось лишнего народа, сколько было ненужных поступков. Чего же непонятного, что Марра велел осмотреть забор, его перебрать, забить дыры, поправить гвозди, вбить новые доски. Какой же хозяин поступит иначе?

А Голубев не только по-прежнему уверяет, что здесь была дыра, которой он не видал, но что именно через нее вынесли труп; чтобы подтвердить это, здесь старались установить, что по прямой линии от этого отверстия к пещере лежала на поле тесемка Ющинского. Тесемку эту никто не видал, никто не проверил, о тесемке только теперь стал говорить Голубев будто бы со слов покойной Наталии Ющинской. Тесемка эта будто бы была от чулок, но, господа, если можно не узнать наволочки, не узнать носового платка, то как вы можете узнать, чья тесемка валялась? Все это совсем не серьезно.