Убийства мальчиков-посыльных - [12]
Ключи дедушка всегда носил в левом кармане плаща и, даже если напивался так, что не мог найти дорогу домой, ключи находил всегда. Поэтому я совершенно не удивился, когда, засунув руку в левый карман, нащупал там толстую связку ключей. Связка была очень тяжелой, а брелок, которым дедушка пользовался всю жизнь, — очень необычным. Однажды дедушка рассказал, по какому случаю ему подарили этот брелок в Бомбее, где он прожил много лет, и пообещал, что подарит его мне на восемнадцатилетие. Это была голова воинственного индийского бога Муругана, выполненная из слоновой кости. Муругану так удачно сделали мечтательное и доброе лицо, а неизменный павлиний хвост сзади был выполнен так изящно, что на брелок невозможно было насмотреться. Однако впечатление доброты передавалось только слоновой костью. Над глазами у него были вставлены два сапфира, что придавало лицу Муругана зловещее, дьявольское, завораживающее выражение, и оторвать взгляд от этого сына Шивы, позабытого всеми даже в Индии, было очень трудно.
Поигрывая связкой ключей, я прошел по извилистым городским улицам и дошел до дедушкиной конторы, расположенной на третьем этаже старинного делового центра. Латунная табличка на двери покрылась толстым слоем пыли, и надпись было невозможно прочитать. Я обтер ее тыльной стороной руки. Показалась надпись:
ЯМИН РОГИН
ОКАТ
Я вытащил из кармана сшитый мамой белый носовой платок со своими инициалами и как следует вытер табличку. Теперь на ней красовалась надпись:
БЮНЬЯМИН СТАВРОГИН
АДВОКАТ
Отперев дверь, я вошел в контору.
Комната была в пыли, и в ней все еще пахло дедушкой, его запахом, состоявшим из смеси ароматов разных сортов табака, лавандового одеколона и запаха старости. Мне не хотелось открывать окно и портить эту неповторимую атмосферу, сохранявшуюся здесь в неприкосновенности двадцать лет. Я только отворил ставни и впустил в комнату дневной свет. Затем подошел к дедушкиному огромному дубовому письменному столу и сел в старинное вращающееся кресло. Огляделся по сторонам: вокруг было полно журналов о кино. На журнальных столиках и под ними, в папках и на табуретках — короче говоря, журналы о кино были везде. Я выдвинул ящики стола. В ящиках лежали бутылки виски всевозможных размеров — почти пустые, слегка початые или запечатанные, а еще бумага разных сортов.
Я открыл одну из бутылок. Протер калькой стоявший рядом на столе маленький стакан и сполоснул его виски. Дедушка обычно пил виски как минимум двадцатилетней выдержки. Я налил себе виски в стакан и начал пить маленькими глотками, вдыхая великолепный аромат напитка. Надо сказать Вангу Ю, чтобы пришел сюда завтра утром убраться, только чтобы окна не открывал. Н-да, боюсь, что я, сам того не желая, уже вступил в игру Жакоба и изготовился и сердцем, и разумом к расследованию убийств мальчишек-посыльных… От бессонной ночи у меня звенело в голове, на нервной почве началась изжога. Я плеснул себе еще немного виски в опустевший стакан, взял один из киношных журналов, но он был таким пыльным, что я отшвырнул его на стол. Потом положил туда ноги и заснул крепким сном.
Я спал безмятежно, как младенец, как вдруг кто-то начал изо всех сил колотить в дверь. Не успев ничего сообразить, я уже стоял на ногах. Кто-то бил в дверь и кричал: «Откройте! Пожалуйста, откройте!» Едва я отворил, как кричавший ворвался внутрь. Это был невысокий коренастый человек в коротком бежевом плаще, на голове у него была медвежья шапка, как у ирландских гвардейцев, а на носу — круглые очки в тонкой металлической оправе. Признаться, он все время нес какой-то вздор. Хотя об этом мне только предстояло узнать. Но когда он заговорил, еще пока я не успел приглядеться к нему, я первым делом подумал: «Какой же он пустомеля!» Мне не сразу удалось выбрать ему имя: Человек в Медвежьей Шапке или Господин Пустомеля. В конце концов, я решил называть его Человек в Медвежьей Шапке. А решить, был ли он пустомелей, я предоставляю вам.
Человек в Медвежьей Шапке все время, запинаясь, бормотал: «И не спрашивайте. Не спрашивайте». В то же время он пытался смахнуть пыль с одного из стоявших напротив стола кожаных кресел.
— Сударь, — заговорил я. — Не хотите ли вы воспользоваться моим носовым платком? Здесь все в пыли. А пыль эта скопилась, между прочим, ровно за двадцать лет.
Схватив платок, который я ему протягивал, он бросился стирать пыль с кресла. Яростно размахивая платком, он успевал, заикаясь, рассказывать мне о своей беде.
— Я, как только услышал, жутко обрадовался и решил сразу к вам. Очень-очень обрадовался. Ну просто очень. Значит, это вы. Я ведь вас давно знаю. От мсье Ж-Ж-Жакоба знаю. По его лавке. По-по-моему, он прав. Только вы разберетесь в этом деле. И больше никто. Только вы — и никто больше. Какой ужас! Ужас-то какой! Ужас какой!
Хотя он старался изо всех сил, пыли на кресле осталось предостаточно. Наконец, плюхнувшись в него, гость уставился на меня. Взгляд у него был задумчивый и невинный одновременно: как у собаки. Холодным взглядом, я заставил его замолчать. А затем, как можно более отчетливо, наставительным тоном проговорил:
Чем отличается взрослый от ребенка? Насколько способен любить человек, не признающий никаких ограничений свободы? Способен ли услышать другого и любить эгоист, который присутствует в каждом из нас?«Для сопровождения ребёнка в длительном морском путешествии требуется компаньонка». Газетное объявление о работе стало началом тернистых взаимоотношений дерзкой двенадцатилетней девочки и молодой женщины, которая сумела растопить лед маленького сердца.«Она — зверек, дикий зверек без страха и памяти…». Однако этот избалованный подросток, терзаемый взрослым одиночеством — грустный художник, которому есть, что сказать миру.Внимание: !!! на стр.33 печатного издания отсутствует часть текста!!!
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.