Убийца Шута - [218]

Я запыхался, будто взбежал на крутой холм, в моей голове пульсировала боль. Но мы прибыли целыми и невредимыми. Казалось, что прошел всего миг, и я очнулся от долгого сна. Несмотря на головную боль, я чувствовал себя отдохнувшим. Я еще помнил звездную темень, в которой звезды были где-то внизу, вверху, впереди и позади нас. Мы шагнули из этой бесконечности прямиком на снежный холм возле замка Баккип.

Потом, потеряв сознание, рядом со мной свалился Риддл. Он упал со страшной вялостью, рухнул, будто из его тела разом исчезли все кости. Я крепко прижал Шута и упал на колено рядом с ним.

— Риддл? Риддл! — тупо звал я его, будто он просто забыл, что я рядом и решил упасть лицом вниз. Я отпустил ноги Шута, сразу окунувшиеся в снег, схватил Риддла за плечо и попытался перевернуть его на спину. Он не отозвался ни на мой голос, ни на прикосновение.

— Риддл! — снова закричал я, и с большим облегчением услышал ответный крик с подножия холма.

Я оглянулся. Через снег пробирался мальчик с факелом. Позади него несколько человек затаскивали сани на крутой холм. В колеблющемся свете факелов я видел, как идет пар от их курток. Позади них на лошади ехала девушка. Внезапно она превратилась в Неттл, и на мой крик еще быстрее стала пробиваться через глубокий снег, обгоняя бредущую группу людей. Она добралась до нас первой и бросилась с лошади в снег рядом с Риддлом. Когда она обняла его, подняла, положив его голову на свою грудь, она сразу же ответила на все мои вопросы о значении Риддла в ее жизни. Сумерки дня прорезала гневная вспышка в ее глазах.

— Что ты сделал с ним? — потребовала она объяснения.

Я честно ответил.

— Я использовал его. И, боюсь, по неопытности сверх необходимого… Я думал, он остановит меня, если я возьму слишком много, — я заикался, как мальчишка, перед ее глубокой холодной яростью. Бесполезные извинения я оставил при себе. — Давай отнесем их к саням, вернемся в замок и соберем целителей и группу короля. Потом делай со мной все, что хочешь.

— И я сделаю, — яростно предупредила она меня и начала громко раздавать команды. Гвардейцы бросились их выполнять, некоторые вскрикивали в ужасе, признав Риддла. Я никому не доверил Шута, сам уложил его в сани и забрался на них, устроившись рядом.

Снег слегка утоптали, и крепкие лошадки быстрее спустились по склону, чем поднимались вверх. И все же казалось, что прошла вечность в темноте и холоде, пока мы добрались до сияющих башен Баккипа. Неттл отдала кому-то свою лошадь. Она пошла с Риддлом и, если их отношения были секретом, теперь его не существовало. Она тихо и настойчиво что-то говорила ему, а когда он пошевелился и слабо ответил, то был вознагражден искренним поцелуем.

Сани даже не притормозили в воротах, а сразу направились к лазарету. Целители уже ждали нас. Я не возражал, когда они подняли Риддла, а я сам внес Шута. Неттл отпустила гвардейцев, пообещав им сообщить новости, как только они появятся.

Комната была длинной, с низким потолком и благословенно свободна от других больных. Неужели это то самое помещение, где я приходил в себя после злоключения в Скилл-колонне? Кровати стояли рядами, от этого комната напоминала казармы. Риддл уже растянулся на кровати, и я с облегчением услышал, как он слабо протестует. Я уложил Шута в стороне, через две кровати от Риддла, хорошо зная, что Неттл захочет какое-то время держаться от меня подальше. И Риддл тоже, хмуро подумал я. Вряд ли ущерб, нанесенный мной, был непоправим, но в своем невежестве и тревоге за Шута я совсем забыл проследить, сколько сил беру у него. Я грубо использовал его и заслужил его гнев. Хотя все это меня озадачило. Почему же мне потребовалось столько силы, чтобы перенести Шута сквозь колонну?

По команде Неттл целители столпились у кровати Риддла. Я остался один на один с Шутом, раздел его и сбросил вонючее тряпье на пол возле койки. Увиденное привело меня в ужас. Кто-то очень старался причинить ему боль. Это было проделано заботливо и потребовало много времени, как я мог судить. Виднелись кости со старыми, плохо зажившими переломами, глубокие раны, спешно или сознательно плохо перевязанные так, что образовались кривые шрамы там, где неравномерно срослась плоть. Узор из ожогов на левой руке составлял какое-то слово, но я не узнавал ни букв, ни языка. Его левая нога была едва достойна этого названия. Это был перекрученный комок плоти с шишками из костей, а пальцы совсем почернели.

Грязь огорчала не меньше, чем раны. Шут всегда бы чистоплотным, внимательным к своей одежде, к волосам, к телу. Грязь въелась в его кожу, растекаясь узором там, куда попал снег. Некоторые из его тряпок были такие твердые от грязи, что я боялся, как бы они не потрескались, пока я сдираю их. В его куртке нашлось яблоко. Я тоже опустил его на пол. Чтобы не сильно беспокоить его, я вытащил кинжал, срезал изношенную ткань и осторожно вытянул ее из-под него.

Запах был тошнотворен. Его глаза были приоткрыты, и я предположил, что он в сознании, но он не двигался, пока я не попытался снять с него нижнее белье. Тут он поднял покрытые шрамами руки к своей шее и придержал давно потерявшую цвет нижнюю рубаху за воротник.