Убить - [2]

Раздался смех сестры. Он обернулся: та отложила журнал, откинулась назад и, хихикая, смотрела через открытую дверь.

– Заигрывают, – пояснила она. – Мальчик и девочка. Прелесть, правда?

Вдруг одна кошка прыгнула – другая, фыркнув, отступила, но совсем чуть-чуть, и потом, на долю секунды, обе превратились в вертящийся визжащий шерстяной клубок; вдруг он распался – одна кошка пустилась наутек, в заросли, другая устремилась за ней, и обе скрылись; некоторое время еще качались и шуршали кусты и маленькие листочки сыпались на землю, а рядом заливался пес; потом все кончилось. Наступила тишина, только собака рычала да выла машина, заведенная каким-то болваном. И опять появилась бабочка. Сестра все еще покатывалась со смеху, он пожал плечами и пошел.

Через калитку, на улицу. Здесь не было ни души: асфальт блестел, на капотах припаркованных машин светились солнца. Перед каждым забором стоял черный мусорный бак. В воздухе носился легкий запах еды, пахло жареным и овощами – все эти людишки сейчас готовили. Он сунул руки в карманы и побрел дальше.

Несколько шагов собака сопровождала его по другую сторону забора. Молча и сосредоточенно; он старался туда не смотреть. Собака издала низкий странный звук, не похожий на рычание. Он ускорил шаг, начался другой забор, за ним следующий; он с облегчением вздохнул.

И вдруг остановился, нагнулся и что-то поднял: красный кирпич. Нога болела, резкая обжигающая боль, кой черт бросил здесь кирпич! Захотелось швырнуть его подальше, но потом… он зашагал вперед. Кирпич лежал в руке. На ощупь шероховатый и твердый, ощущение на редкость приятное. Дорога шла в гору, поднималась, переходя в мост. По середине моста – точно посередине, на это указывала маленькая белая метка на перилах – он остановился. Он сам ее сделал, уже много лет назад.

Там, внизу, проселочная дорога, обсаженная деревьями: зелеными шишковатыми вязами с переливающимися листьями. И никакого движения, до самого горизонта, и это было почти красиво. А вот и машина: растущая точка обретала формы, принимала очертания, гудя, приближалась, шмыгнула и со свистом – словно кто-то втянул в себя воздух – скрылась под мостом, снова вынырнула с другой стороны, гудение становилось ниже, машина уменьшалась, растекаясь в ярком свете, исчезла. На некоторое время воцарилась тишина, потом показалась следующая машина. Словно кто-то всем заправлял, следя за тем, чтобы правильно соблюдались минутные интервалы. Так уж издавна повелось.

Невзирая на палящее солнце, он не потел, жара была совсем сухая, насыщенная одним только светом, светлым теплом, никакой влажности. И все равно ветерок пришелся бы очень кстати.

Он взялся за перила и в испуге отдернул руку; боль впилась в кожу и теперь медленно отпускала. Железо (он дотронулся еще раз, осторожно, одним пальцем) накалилось – не прикоснуться. Справа от дороги стояли дома: с крышами, красными дымовыми трубами, антеннами; слева развернулись луга, коричневые незасеянные пашни, а дальше – холмы, холмы до самого горизонта: низкие зеленые волны, словно намертво вмерзшие в землю. Окраина. Здесь никогда ничего не случалось. Здесь было покойно, мирно и ничем не примечательно; наверно, как там, куда попадаешь после смерти, где ничего не происходит и не произойдет никогда. По правую руку лежал город. Маленький городок – он знал здесь каждую улицу, каждый дом, но какой в этом толк… Прочь отсюда! Вот если бы уехать, не важно, как и куда!.. Главное, подальше!

Он сел, просунув ноги между прутьями перил. Асфальт был жесткий и теплый; он видел все как через решетку, словно его заперли; ноги свешивались через край моста в пропасть; болтая ими, он чувствовал воздух, который ощущался почти как ветер, прохладный и приятный.

Надвигалась машина, шмыгнула, скрылась. Загудел самолет, описал поворот к солнцу и сгорел. Еще одна машина. Потом – ничего. Слева в полях стрекотали кузнечики: огромный многоголосый хор. Он посмотрел на часы. Стрелки не двигались. Закрыл глаза. Время как будто исчезло. И вдруг он подумал, что из настоящего вообще не выбраться, хоть ты тресни, что он навеки заключен в единственное, никогда и ничем не сменяющееся мгновение. Он тихо застонал.

И тут все сразу прояснилось: что-то произойдет. Что-то непременно должно произойти. Скоро.

Открывать глаза не хотелось. Так было приятно: светло и темно одновременно, тепло, трещали кузнечики. Поблизости лаяла собака. Он сделал глубокий вдох. Выдох. Потом зевнул.

На секунду ощутил, как было бы, если бы его не было. Если бы его не было на свете. Бесконечный и неизменный мир: то же небо, и та же дорога, и тот же волнистый горизонт, и сестра, и мамаша на кухне, и осколки (теперь уже их подмели) на полу, и обе кошки в саду, и соседская собака, и этот кирпич, и даже муравей, карабкавшийся по руке. А его самого – нет. Рука зачесалась, он открыл глаза: снова этот муравей. Вытянул руку, встряхнул, и муравей исчез. Наверно, свалился вниз, на дорогу, потрясающее падение для такой малявки, почти бесконечное. Он улыбнулся, потом нахмурился. И вдруг стало холодно.

Теперь он знал, что произойдет.