Убить Хемингуэя - [5]

Он мысленно улыбнулся: если посвятит ее хотя бы в малую толику своих мыслей, бедняжка наверняка впадет в столбняк в профессорской вариации. Допил виски. Закрыл блокнот и надел колпачок на ручку. Похлопал молодую женщину по руке:

– Вам не стоит заниматься изучением умерших писателей, Бекки. Я знаю, Хем фигура значительная – самая значительная из всех нас, наверное, – но перестаньте гоняться за призраками. Прекратите суетиться по поводу произведений других людей. Идите и напишите свой собственный роман.

Бекки изумилась:

– Нет, я не смогу это сделать.

Гектор улыбнулся, сдвинул брови:

– Почему же, черт возьми?

– Разве вы не слышали, мистер Ласситер? Роман умер.

Криди Париж, Франция, 1922

Литературное движение состоит из пяти или шести человек, которые живут в одном и том же городе и сердечно ненавидят друг друга.

Джордж Мур[7]

Донован Криди сидел на стуле, засунув руки глубоко в карманы пальто и спрятав лицо в тени полей фетровой шляпы. Он скрипел зубами от злости, наблюдая за шумными американскими писателями, сидевшими за столиком рядом с поблескивающей жаровней. Предполагалось, что все они заявились в Париж, чтобы писать и поднабраться опыта, какого в строгой Америке им было не видать. И все же для них эта поездка была лишь долгой пьяной вечеринкой… временем, потерянным на смех и избыточную выпивку. Распущенные дилетанты – вот кто они такие.

Сидевшая напротив девушка сказала что-то Криди. Он рано понял, что амбициозному человеку никогда не помешает внимание привлекательной женщины. Реквизит на все случаи жизни. Поэтому он повернулся и одарил ее взглядом, который должен был означать, что он внимательно слушает то, что она тщилась изложить на своем неуверенном английском с грубым акцентом.

– Роман девятнадцатого века умер.

Она мешала Криди уделить все внимание мужчинам за столом, он разозлился и повернулся к женщине…

– Очередное дерьмо Хемингуэя. – Он глухо повторил: – Хемингуэя. – Криди краем глаза следил за мужчинами за столом, хотел, чтобы они услышали его замечания. Но и боялся, что это может произойти, поэтому сказал женщине: – Мне обрыдло слушать, что он заново изобретает наш язык. Мне надоело слышать эту муть, что Хемингуэй непризнанный гений и самая охраняемая тайна Парижа. – Криди приподнял шляпу и рукой пригладил зачесанные назад жгуче-черные волосы и снова низко опустил поля.

Симона, начинающая поэтесса с милым, добрым личиком, молодая женщина в нищем после Первой мировой войны Париже, которая, как потерявшийся щенок, таскалась за Криди после Дня благодарения, привлеченная его приличной одеждой, стройным, высоким телом, аристократическими орлиными чертами и пронзительными темными глазами, пожала плечами и сказала:

– Так ведь все это говорят, Дон, что Хем гений. Что это только дело времени. Я читала несколько рассказов и стихотворений Эрнеста в маленьких журналах. В них что-то есть, я так думаю. Он модернист. Его идеи насчет писательства и, в частности, насчет краткости очень… интересны. Может быть, даже существенны.

Криди покачал головой. Он выбрал эту девицу как раз за ее интересы и склонность к такого рода сантиментам. Но сейчас он уже начал думать, что тут явный перебор – цена слишком высока. Стоит ли ему прекратить всякие с ней отношения, избавиться от нее без риска снова столкнуться и услышать, как она его поносит в этом извращенном светском круге? Он сказал:

– Только взгляни на Паунда, вон он там, в этом дешевом костюме и с безумной прической. Так называемый великий поэт. И в самом деле, тратит свое время на этих придурков. Когда только они находят время между пьянством и посиделками в кафе, чтобы писать? И ради бога… эти потрепанные пиджаки Хема, которые он носит на старые фуфайки… Хемингуэй похож на какого-то анархиста. Ему давно пора подстричься. – Криди пожевал губу и добавил: – По крайней мере, у Паунда правильное отношение к этой проклятой жидовской угрозе.

Симона тут же подумала, что Криди, вероятно, забыл ее фамилию. Или решил, что она немецкая. Она отпила глоток бренди и положила голову на руки:

– Ты когда-нибудь разговаривал с Хемом?

Криди разговаривал. Один раз.

Хемингуэй тогда, прошлым летом, был с компанией выскочек с Левого берега. Среди них был и довольно хорошо одетый, симпатичный и высокий мужчина, который сейчас сидел между Хемингуэем и Эзрой Паундом. Они в тот вечер в волю над ним поиздевались – Хемингуэй отпускал шуточки насчет Криди, хотя он простоял, облитый презрением, в их компании не больше трех минут.

Разумеется, все они тогда были пьяны. Симпатичный мужчина был с какой-то хорошенькой телкой. Все эти модернистские американские писатели просто пьяные дегенераты и больше ничего.

Криди отпил глоток вина и покачал головой.

– Нет. Я никогда не пытался поговорить с Хемингуэем. Я и так знаю, что он позер и хвастун.

Он задержал вино во рту, от чего онемели язык и передние зубы. Наконец сказал:

– Тот мужчина с Хемингуэем, темноволосый, с голубыми глазами… в кожаном пиджаке и коричневой фетровой шляпе. Кто он такой?

– Гектор Ласситер, – сказала Симона. – Еще одна будущая звезда, если верить Гертруде. Он из Техаса. Часто бывает в ее салоне, один из ее любимчиков. – Она огляделась, затем добавила вполголоса: – Несмотря на то что они утверждают, будто пишут только во славу американской литературы, поговаривают, что Гектор втихаря пишет детективные рассказы для дешевых журналов в Штатах. Отсюда у него деньги на приличную одежду и рестораны. Он вроде пишет для чего-то под названием «Черная маска». Разве это не дичь? – Наверное, чтобы возбудить ревность Донована, Симона добавила: – Вообще-то Гектор довольно очарователен и хороший писатель. Женщины в Квартале все от него без ума.