Убить Бобрыкина: История одного убийства - [33]

И Шишин вспомнил, что и правда, сколько не пей воды сегодня, или чаю, завтра снова хочется попить.

— Сокровища на небе, понял, Саша? Где ни тля, ни ржа не истребит садов. Вороны не клюют, не гают, не лает пес, не бродит сатана. Новоявленный чудотворе, все изречь, в трезвении внимая Богу, веди Господи, помилуй и прости, прости!

И Шишин с любопытством посмотрел на мать, которая у Бога прощения просила так, как будто Бог напротив сидел на табуретке, размышлял, простить ее или не надо.

— Ты испытал терпение мое, и знаешь, когда сажусь я и когда встаю… — мать встала, Шишин следил за нею дальше: видит ли на самом деле Бог, когда мать сядет или встанет. И думал: вряд ли Бог за матерью следит все время. «Много всех, на всех не уследишь».

Она же собрала посуду, водой холодной залила, поставив в бак железный отмокать.

— Дай мне терпенья… — обернувшись снова попросила, увидав как Шишин на клеенке новый хлебный кат катает, засучила рукава, стояла, смотрела долго, молча, тяжело, а Шишин кат катал. Катал, катал…

— Другого слова нет на языке моем! Ты знаешь, господи, уже, что я скажу! — сказала мать, и Шишин тоже знал, что дальше скажет: «Куда пойду от духа твоего, чтоб не смотреть на идиота этого чумного, Ты отведи глаза мои…» — и подойдя к окну спиной на Шишина смотрела. Шишин кат катал.

— Испытываешь, испытай! Блажен терпящий без упреков, истинно дающий хвалит брат униженный падьму свою. Катаешь, Саша? Ну, катай… катай… Восходит солнце, зной настанет, и зноем иссушит траву, и цвет ее опаде, исчезнет радость, молодость спадет, увянет и богат, и беден, красив и сморщь, и каждый на путях своих. Дай только мне терпенья, Господи, помилуй дурака терпеть такого! Такого дурака, какого и не скажешь, и знаю, Господи, что всякое даяние Твое, деяние добра нисходит выше, и всяко злобное ниспаде камень черен есть. И дав, и смять, и гне…

Вы братия мои, сказал Господь, — сказала мать, — творите правды, и в кротости примите могущее вас спасти закон, прибудете благочестны, не обольщайте душ своих в скорбях уныньем, храните их неоскверненными от вся…

— А яблок нет у нас? — поинтересовался он.

— Откуда, Саша, яблоки у нас? Весна! Дешевые сошли давно, а эти, все по триста. Да и не знаешь, что в них накололи, химию какую, Саша! Наколют силикон, и будешь знать, что бесовицы эти себе теперь вставляют в груди! — пообещала мать. Дрянь люди, яблоки по триста дрянь, — сказала мать. — И сотворил Бог землю с небом, безводна и безвинна и безвидна, Саша, пуста была земля в начале лет. И создал твердь, и горы, и моря. И травы. Семена их всходы, утро с ночью, рыб больших…

— Китов? — поинтересовался он.

— Китов, — кивнула.

— Акул?

— Акул. И, кроме рыб, больших животных, пресмыкающихся тварей. Птиц летящих, благословил их размножаться на земле. И так сказал всем им: Я дал вам всякую траву, цветы, плоды и семи. И ветер дал вам, рассыпающий от них, и всходы, живь и ствол древесный, камень, высекать огонь. И стало, Саша, так. И вечер был, и было утро. И рай был на земле. И человек был в нем, в нетлении бессмертным, для вечного бытья.

«В нетлении бессмертным», — думал он, не очень веря матери, чтоб все не тлело.

— Не две ли птицы продаются за ассарий? — спросила мать, он не ответил, кат катал.

— И ни одна из них не упадет на землю без желания Его, и воли. Без Него не стал бы Сатана Адама с Евой искушать, — сказала мать.

«Кого его»? — подумал, но спрашивать не стал, чтоб снова дураком не назвала. «И так уже четвертый кат катаю…» — думал.

— И создал женщину Он из ребра Адама, — свое бубнила мать, — привел, сказав: Адам, вот, кость твоя и плоть костей твоих, и будет называться Евой, тебе женой, ибо взята из ны. Я дал вам все, и только наслаждайтесь, радостью — сказал Господь. А только с яблони вот этой яблок не берите, это запрещаю вам! И только отвернулся, как Ева яблоко сорвала, надкусила, и мужу своему попробовать дала, и ел. И оба умерли они. И с ними грех вошел во всех людей, и смерть во всякого вошла, единым яблоком согре. И так удел людской, с тех пор, как Ева ела и, надкусив, дала попробовать ему.

— А так бы дальше жили люди в рае?

— И жили бы, а как ты думал, Саша? — спросила мать, но он никак не думал, кроме «Живы, как живем» и кат катал.

— Тела грехи творили, и души пили плотское вино, а не кагор причастный. И предпочел Адам непослушанье послушанью, в пути себялюбивый, завистливый, и любопытный, как и ты. И Ева предпочла. Как Ева, так и эта тварь твоя! — сказала мать. — И всякая же тварь, с тех пор, как съели яблоко Адам и Ева, окружена была снегами, холодом и льдом. Удалена от Бога, из предела, и стали люди чадами во гневе. Каждый стал! Катаешь? Ну, катай, катай…

«Все! Не реви! Вот, яблоко возьми»! — сказала Таня, протерла фартуком и Шишину дала.

Глава 25. Ищи свищи

— Теперь мы самыми богатыми на свете будем! Богаче всех-привсех! — пообещала Таня. — Давай сюда!

И Шишин протянул в ладони Тане медный пятачок, что мать на хлеб дала.

— Сейчас! — и пятачок в кипящий ковшик опустила, добавив цинковый брикет и поташа. Все забурлило.

— Смотри! — и в ситечко плеснула варево свое. Из медного в серебряный у Тани превратился Шишин пятачок.